Буквари и антиквары

Ну вот! Никакой истерички Алисы. Волевая, умная, английского воспитания образованная женщина. Стало быть, никакого Распутина. И войну мировую она не поддержит. В пятнадцатом году огромными переговорными усилиями приведет Европу к миру. А значит, ни в России, ни в Германии – никакой революции, голода, разрухи.

В 1936 году, после смерти Николая, новый император Алексей Николаевич соберет Учредительное собрание, и они превратят Россию в конституционную монархию. Закон и право! А в Думе – бурные дискуссии между кадетами, эсерами и социал-демократами. Государь, конечно, новоизбранного главу правительства утверждает своей монаршей властью. Право помилования на нем, церемониальные всякие обязанности. Императорский театр, Императорский Московский университет, Императорская академия искусств и Романовская гвардейская летная дивизия…

Войны мировой больше не случится – не довели Германию до нищеты и унижения. Однако в пятидесятые мировые колониальные империи распадутся. И Россия из империи станет содружеством. Балтийские, закавказские и среднеазиатские страны останутся в сфере влияния. Будут пользоваться поддержкой Москвы, посылать детей в российские университеты, учить русский язык и вешать портрет русского царя в государственных учреждениях. А Украина и Белоруссия по родству душ и языков составят с Россией конфедерацию.

Наука российская – математика всякая там, физика – будут привлекать ученых из всех стран. Талантливым выпускникам Гарварда будет лестно стажироваться в Ярославском университете. Аспиранты из Кембриджа будут мечтать защитить диссертацию в Новгородском институте теоретической физики. Поработать на адронном коллайдере. Ну вот они-то и будут со школьных лет учить русский. А Ванька для лоску пусть учится грузинскому и итальянскому. Ну как? Годится?

Ванька кивнул, очень довольный. А Петр Алексеевич ахнул, схватился за сердце и тихо опустился на песок – в обморок.

– Ладно, коли так, – сказала рыбка, – ты меня теперь выпускай в озеро, а потом щелкни пальцами, и больше по-английски тебе не придется выучить ни слова. Прощай, Ванька, арриведерчи!

Английский фарфор

Признание леди Глэдис

Глэдис Фитцкларенс сидела за своим секретером и писала утренние письма. Она любила этот спокойный час, не обремененный другими обязанностями. Легкий грогроновый капот очень шел к ее фигурке; волосы были уложены совсем просто, и муж, на минутку заглянувший в ее будуар, привычно восхитился прелестью и безыскусностью облика своей юной жены.

Глэдис писала:

«Мэри, дорогая моя! Джордж оказался прекрасным мужем. Он воспитан, деликатен и необыкновенно нежен со мной. Кроме того, он щедр, что оказалось приятнейшим сюрпризом: моя матушка неделями выпрашивала у папеньки козетку для своего будуара или двадцать ярдов батиста на новые фартуки нашим горничным. Джордж осыпает меня подарками и бдительно следит за моим взглядом, когда мы прогуливаемся мимо витрин или даже проезжаем в открытой коляске. Он беспокоится, что я не сообщу ему о понравившейся вещи и из-за своей скромности буду лишена чего-нибудь, что могло бы порадовать меня или украсить мой внешний вид, который он ценит несообразно высоко. Мой супруг тщательно занимается нашим имуществом, ежедневно получает отчеты от управляющих всеми имениями и даже ездит туда, когда возникают проблемы, которые он должен решить на месте. Его стряпчий пару раз в неделю бывает приглашен им к обеду, и я могу слышать, в какие скучные беседы приходится углубляться Джорджу, чтобы наши будущие дети располагали не меньшим достатком, чем достался на нашу долю.

Однако…

Меня ужасно смущает, что я пишу тебе это “однако”. Никому на свете, кроме тебя, я не посмела бы и намекнуть, что не вполне счастлива. Я даже не могу объяснить внятно, чего мне не хватает. Все это такие пустяки…

Месяц назад я прочла новый томик Шелли. Разумеется, я была потрясена и побежала к Джорджу, чтобы поделиться с ним. И он действительно взволновался. “Дорогая, – сказал он, – ты выглядишь странно! Кто-то испугал тебя? У тебя разгорелось лицо и сердце стучит так, что я слышу его”. Я показала ему стихотворение, уверенная, что и он будет потрясен или хотя бы взволнован. Он пробежал строчки глазами и снова обратился ко мне. “Глэдис, – сказал он, – это только слова! Я верю, что стихи эти очень хороши, раз ты так утверждаешь. Но у тебя, кажется, жар. Твои глаза блестят и сердце бьется чаще, чем должно. Я немедленно вызываю доктора с Флит-стрит”. И он его действительно вызвал. Доктор с Флит-стрит не может оказаться бессильным. И этот нашел, что мне вредно вставать с постели раньше одиннадцатого часа, необходимо выпивать два стакана теплого молока в день и беречься сквозняков.

Теперь ты представляешь, как реагирует Джордж на мои стихи! Я показала ему однажды особо важное для меня, и он расцвел улыбкой. “Это очень мило!” – сказал он ласково. И погладил меня по голове. Стихотворение было о ребенке, умирающем от коклюша, и о матери, которая держит его за ручку и думает, что завтра она сможет накормить остальных детей более сытно…