Буквари и антиквары

Дракон жил в разрушенном замке на вершине горы, расположенной в непроходимом лесу. Он свил гнездо на самой высокой башне замка и снес яйцо. Яйцо это лежало на виду и наводило на дракона грусть. Будучи гадиной хладнокровной, согреть его своим теплом, как это делают птицы, он не мог. А дохнуть пламенем боялся. Как бы не спеклось. Кроме того, огнедышание требовало больших энергетических затрат. Выдохнешь пару языков пламени – и для восстановления здоровья надо немедленно сожрать чуть не целое стадо. Причем одну корову Дракон уносил без всяких угрызений совести, но стадо у деревни брать стеснялся. Так что изрыгание огня требовало для восстановления сытости длительных полетов над всей Европой. А длительные полеты опять-таки порождали аппетит. Поэтому Дракон рычать – рычал, иногда для острастки испускал несколько клубов дыма, но от огненных забав воздерживался.

Время от времени из репутационных соображений он похищал принцесс. Однако быстро убеждался, что в силу худосочности и ветрености они были бесполезны в высиживании яйца, а только действовали на нервы болтовней и вечными жалобами. Так что, дорожа своим покоем, он возвращал принцесс на их постоянное место жительства.

Однажды, пообедав в Голландии, он решил прихватить что-нибудь домой на ужин. Пролетая над Бельгией, заметил красивую корову, которая понравилась ему окрасом, комплекцией и задумчивым выражением морды. По глупой своей романтичности, корова не испугалась Дракона, а была очень довольна возможностью оторваться от обыденности и полетать над прекрасными ландшафтами. Дракон опустил ее в гнездо, и она немедленно улеглась на яйцо и стала согревать его своим большим жарким телом. Дракон призадумался, почесал когтистой лапой в затылке и слетел со своей скалы, не сообщив, куда направляется. Впрочем, он скоро вернулся, неся в каждой лапе по стогу свежескошенного сена. Корова кивнула и заметила, что сено самое вкусное – с альпийских лугов.

– А на водопой мы с тобой будем летать вместе, – сказал Дракон. – Я назову тебя Адельгейдой.

– Куда лучше, чем Буренкой, – одобрительно заметила корова.

Зажили они прекрасно. Дважды в день летали попить воды из чистых речек. Вечерами беседовали о жизни. А днем, когда дракон охотился, Адельгейда старательно высиживала яйцо. Так что через пару лет из него вылупился очаровательный дракончик, которого она вскормила своим молоком. Теперь они летали втроем. В присутствии Адельгейды Дракон из деликатности никогда не демонстрировал своей хищности. Но, зная, что младший падок на молочные продукты, однажды они унесли целую сыроварню и обнаружили в ней чудесные сыры, которые пришлись по вкусу и старшему Дракону. Так что крестьяне стали охотно делать для драконов огромные сыры, а излишки продавать местным гурманам. В качестве ответной любезности Дракон больше не брал ни коров, ни принцесс, а ограничивался козами и дичью.

Со временем Адельгейда состарилась и попросила, чтобы младший Дракончик еще при ее жизни свил себе гнездо на соседней башне и принес симпатичную телочку. Но найти подходящую спутницу жизни оказалось нелегко. Так что Адельгейда умерла и удостоилась огненного погребения, а драконы после этого встали на крыло и улетели в Китай, где и теперь работают праздничными драконами на полную ставку.

Флейта и кларнет

Музыкальная сказка

Флейта и кларнет познакомились на первой репетиции нового оркестра. И сразу сделались неразлучны. Оба – деревянные инструменты из простых семей. Не саксофоны какие… Оба держались поближе к арфе и подальше от контрабасов. Рояль уважали. Дирижера побаивались. С ударными дружбы не водили. Понимали друг друга с полутакта. Да только флейта хотя и деревянный инструмент, а сделана из серебра. И голосок у нее серебряный, и сверкает она позолотой. И как пойдет у них дуэт, так от нее глаз никто не отводит, а его теплого, душевного голоса, почитай, и не слышат. Ему же обидно. Но он вида не подает. Сам тает от ее нежного голоска и все заглядывает ей в ноты. В нотах – до, а флейта играет ми. И так чудесно получается! Загадочная женская душа…

В антрактах они часто обсуждали одну проблему, которая волновала до слез: оба были натурами музыкальными, творческими, одаренными и даже уникальными, но, пока божественное дыхание не касалось мундштука, мелодия не получалась. Ни единого звука! Ах, как понять, что берется из своей души, а что приходит извне, нашептывается божеством? У каждого из них были свои божества – у флейты духа звали Эммой, а у кларнета – Соломоном.

Несколько месяцев их счастье было безмерным. Они достигали в своих дуэтах полного единения, и зал вздыхал легко и глубоко после финального тремоло. А потом у флейты появились подозрения. Кларнет изменился. Не то чтобы он фальшивил, но стал сух и обходился без своих лучших обертонов. Его голос не был больше теплым и искренним. Она заставила его объясниться. Случилось ужасное: у него появилась другая.