Булат Окуджава

Но дело, так сказать, не в этом, а в том, что – как закончил лучшую свою книгу Андрей Синявский: «А они идут, идут сейчас. И пока я здесь живу, пока мы все живем – они будут идти и идти…»

ЭПИЛОГ

Книга дописана, но главное не сказано – чувство, знакомое каждому автору. Бессмысленно надеяться выговорить это главное на последних страницах: перед смертью не надышишься. Чего не сказал на семистах – вряд ли скажешь на двух.

Тем не менее, тем не менее, напоследок.

«– Кое-что дописать, – прошептал полувопросительно Цинциннат, но потом сморщился, напрягая мысль, и вдруг понял, что, в сущности, всё уже дописано».

Остается, однако, вопрос: повторим ли этот феномен? и возможно ли появление нового поколения, которому голос, песни, проза Окуджавы будут говорить столько же, сколько говорили его современникам?

Окуджава вне контекста своей эпохи многое теряет, и как Блок лучше всего понимался в определенные времена – например, в семидесятые, – так и творчество Окуджавы должно опять обрести своего читателя, но для этого нужен сложный комплекс условий. Нужно пройти через новую стагнацию и новую оттепель, нарастить определенный культурный потенциал, в котором каждое слово становится больше своего обычного значения, становится сигналом, паролем, вовлекает в круг читательского восприятия множество других текстов. Нужно пройти через серьезные испытания, о которых не дай бог и думать, – но человечество забыло о некоторых простых вещах, а напоминает о них обычно большая война или иной подобный катаклизм. Эти вещи должны вспомниться и стать безусловными, потому что ноты пишутся только на прямых и твердых линейках.

Должно вырасти поколение людей, обманутых всеми общественными ожиданиями и уповающих на порядочность, а не на идею; должно вырасти поколение их детей, верящих, что у них-то все получится.

Булат Окуджава был голосом и оправданием своей страны, той страны, которой больше нет; он был лучшим, что в ней было, райской птицей, поющей в аду и немыслимой вне этого ада. Этот ад был декорацией его упраздненного театра, фоном его песни, антиподом и условием существования его художественной вселенной. Лучшее гибнет первым – и если худшее, что было в СССР, оказалось легко воспроизводимо, для воспроизводства лучшего требуется слишком многое.

Всё по Блоку:

Есть одно, что в ней скончалось
Безвозвратно,
Но нельзя его оплакать
И нельзя его почтить,
Потому что там и тут,
В кучу сбившиеся тупо,
Толстопузые мещане
Злобно чтут
Дорогую память трупа —
Там и тут,
Там и тут…

Этим скончавшимся безвозвратно в прежней России как раз и был сам Блок, и все, что им олицетворялось и с ним умерло – «но нельзя его оплакать и нельзя его почтить».

Подводя итоги десятилетия, прожитого без Окуджавы, мы можем с полной уверенностью сказать, что почти построили Советский Союз, но без Окуджавы, как большевики в свое время почти отстроили империю – но без Блока. Тонкие вещи появляются на излете эпох, в прозрачные, сквозящие времена, когда сквозь истончившуюся ткань жизни становится видно другое. Из этого другого они и приходят, и о нем повествуют, и те, кто живет одновременно с ними, чувствуют этот сквозняк, то есть сказанное для них не пустой звук.

Но все эти условия рано или поздно будут соблюдены, потому что хоть спираль и сужается с каждым витком, а кругового ее хода еще никто не отменил.

Так что все это будет нескоро и несколько хуже.

Гаснут, гаснут костры. Спит картошка в золе.
Будет долгая ночь на холодной земле.

А после долгой ночи – холодное утро и серый день, и лишь потом – благодатный вечер, когда жгут костры и поют вокруг них. И костры эти будут не те, с поправкой на сужение спирали. И сюда уж никто не вернется. Кое-что не возвращается, да, с этим надо смириться, иначе и песни эти не звучали бы так.

Кое-что – уже навсегда.

Или как за год до смерти сказал он об этом чуть оптимистичнее:

Поверь мне, Агнешка, грядут перемены…
Так я написал тебе в прежние дни.
Я знал и тогда, что они непременны,
лишь ручку свою ты до них дотяни.
А если не так, для чего ж мы сгораем?
Так, значит, свершится всё то, что хотим?
Да, всё совершится, чего мы желаем,
оно совершится, да мы улетим.

2006–2008

ХРОНОЛОГИЯ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА Б. Ш. ОКУДЖАВЫ

1901, август– в Кутаиси в семье кустаря-чувячника родился Шалва Окуджава.

1903, 17августа– в Тбилиси в семье столяра родилась Ашхен Налбандян.

1922, июнь– брак Шалвы Окуджавы и Ашхен Налбандян.