Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

— Земля уже мороженая. Пахали не тракторами, конечно, а борозды разрезали плугом, лошадью. Она, значит, развернёт эти глыбы мороженые, и мы руками эти глыбы выбираем, в грязи, в снегу. Ой-ёй-ёй, страшно вспомнить. Страшно, лучше не вспоминать…

И чтобы не вспоминать страшное, она возвращается в день сегодняшний. Теперь советская власть как будто бы кончилась, большинство колхозов переименовались в «агрохозяйства» или «кооперативы». Но суть многих из них остаётся прежней, и помощь бывшему колхозу подчас принимает уже и вовсе анекдотичные формы. В дни, когда Вера Яковлевна получает пенсию, руководство колхоза частенько одалживается у неё деньгами на неотложные нужды: когда пятьсот рублей стрельнут, когда тысячу. Впрочем, я разговаривал с ней об этом году в 2004-м, наверное. Думаю, что сейчас колхоза этого давно уже нет, к счастью. Как и Бориса Харитоновича и Веры Яковлевны Кузиных, к сожалению. К большому моему сожалению, ибо героев своих я за долгие годы написания этой повести успел очень полюбить.

Младшие классы оставались в деревне, но тоже вместо уроков в поле работали. Работал в поле со своим шестым классом и Булат. После обеда ученики расходились по домам, а учителя поздно вечером ещё шли на молотьбу и работали всю ночь напролёт.

Окуджава описал эту работу в повести «Новенький как с иголочки»:

Пот глаза мне заливает. Он жжёт моё тело. Почему это мы должны страдать за этот слабый и нелепый колхоз? Почему всё — такой ценой?

Булату казалось, что хитрые колхозники дают ему самый тяжёлый участок, оставляя себе работу полегче, но когда пришлось попробовать ту «лёгкую» работу, он понял, что его жалели как городского, непривычного и действительно давали самое лёгкое.

А Вера Яковлевна вспоминает и другие ночи, когда мужчины (Окуджава, Светлов, её будущий муж Кузин), укрывшись за какой-нибудь скирдой, балагурили, пели, и до них, до женщин, временами доносились оттуда только взрывы хохота:

— Начинаем работать все вместе, потом, за работой, и не заметим, как мужиков наших и след простыл. Туда-сюда, темнота уже, а нету, не найдёшь их. А домой опять все вместе идём…

В колхозе за труд ничего не платили. Ставили палочки в ведомости — так называемые трудодни, а после уборочной на эти трудодни выдавали какое-то количество зерна, картофеля… И, в общем-то, труд колхозников можно было бы назвать рабским, если бы не некоторые отличия. Во-первых, рабов за их работу хозяин кормил, а тем, что выдавали на трудодни, прокормиться было нельзя. Во-вторых, «Софья Власьевна», как позже окрестили советскую власть остроумные диссиденты, ни копейки не платя своим крестьянам, умудрялась деньги у них ещё и отбирать, не задумываясь о том, где эти деньги колхознику взять. Это были так называемые государственные займы.

Правда, не навсегда отбирали, а на время — взаймы! — но время расчёта, к сожалению, так никогда и не пришло.

Объяснять крестьянам, почему такое положение дел нужно считать хорошим, а жизнь — счастливой, и призваны были учителя и прочая деревенская интеллигенция. Ходили по дворам обычно поздней ночью, чтобы застать хозяев дома. Крестьяне, проведав, что к ним идут за деньгами, прятались где-нибудь допоздна, надеясь, что незваные гости уйдут несолоно хлебавши. Да разве от них спрячешься! Прокрадётся колхозник задами далеко за полночь к себе домой, а они тут как тут: деньги давай!

Абношкин садится к столу. Расправляет ведомость.

— Ну что я тебе платить буду? — говорит Настасья. — Ты подумал?

— Надо, Настя. Подпишись, и всё тут.

— В сорок первом, когда я тебя, раненого, прятала, ты в глаза смотрел, — говорит Настасья, — а теперь-то не глядишь…

— Ну ладно, ладно, — бормочет Абношкин.

— Стыдно тебе, да?

— Ты подписывай, — говорит Абношкин, и толстое его лицо словно плачет.

Сбор подписей под заём в повести описан очень точно. Действительно, ходили агитаторы-учителя с «комиссией» по домам и «вышибали» деньги под облигации. Объясняли, как необходимы эти деньги сейчас стране, какие на них чудесные будут построены заводы, как легко и весело заживётся после этого советскому народу… Если кто не понимал, подключался председатель, уговаривал, увещевал, угрожал…

А что делать бедному председателю: он получил из района разнарядку собрать энную сумму, и с него самого шкуру спустят, если он не выполнит план!

Вера Яковлевна Кузина:

— Нас и выгоняли, и ругали, и проклинали. Ночь ходили по деревням, а наутро на уроки.