И так всё это трогательно, такая гордость берёт за наш великий советский народ, что непонятно, почему у меня слёзы на глазах, и вопроса не возникает, почему это пенсия представлена как государственная помощь, а не возврат долга, как это есть на самом деле.
Учебный год подходил к концу, и конфликт между Булатом и директором школы, начавшийся с первого диктанта и то разгорающийся, то затухающий, всё это время ждал своего разрешения. Бедный Михаил Тихонович, безобидный в общем, но очень самолюбивый человек, старался, как мог, чтобы не было скандала.
Но не таков был Булат. Его не устраивала школа, его не устраивало преподавание в школе, ему не нравились преподаватели. Вообще деревня ему не нравилась, да и как она могла понравиться человеку, выросшему в городе!
Наконец Солохин понял, что в стенах школы скрыть конфликт не удастся, и начал «сигнализировать» в районо. Он уже давно собирал компромат на приезжего литератора и теперь был во всеоружии, чтобы дать последний и решительный бой. Для «разбора полётов» приехала комиссия районо из Перемышля во главе с самим заведующим Типикиным (в повести — Петунин). Был собран педсовет школы.
Вначале, как на всех собраниях такого рода, долго толковали о всякой всячине, не имеющей никакого отношения к главной причине собрания. А потом… Вот рассказ об этом в повести «Новенький как с иголочки»:
На стороне Булата был только историк Гавриков. Выпускник МГУ, историю он знал очень хорошо, но был у него один существенный недостаток: Николай Григорьевич пил. Когда-то он был заведующим Тульским облоно, но оттуда его сняли за пьянку, и старый друг Сочилин, заведующий Калужским облоно, взял его к себе инспектором. Но и тут он не удержался, и Сочилин отправил его куда подальше — учителем в Шамордино. Однако и здесь Гавриков не взялся за ум: даст ребятам задание по книжке, а сам — в магазин за водкой.
На этой почве отношения с директором у него, конечно, были напряжённые, и с работы он должен был вылететь вот-вот. Терять ему было нечего, поэтому он смело встал на сторону Булата. А может, и не поэтому. Он вообще был непрост, этот Гавриков. На выпускном экзамене, вспоминает бывшая ученица шамординской школы Анна Борисова, она ответила всё, и экзаменационная комиссия начала совещаться, что ей поставить.
— Ну, один и говорит: «Четыре». — А Гавриков: «Почему?» — «Ну, вот на этот вопрос она не полностью ответила…» — «Да? Добавьте, пожалуйста, что бы вы добавили?» Оказывается, добавить нечего. И всё, Борисовой ставят пять.
Примечательно, что в повести Окуджава не упоминает Гаврикова, — наверное, не очень было приятно называть в качестве единственного союзника самого злостного нарушителя дисциплины.