Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Тут я должен напомнить читателю, что в самом начале учебного года Галине Васильевне не досталось часов по специальности и она вынуждена была преподавать географию. И очень может быть, что Булат специально, когда у Гали были свободные часы, посылал её в класс вместо себя, чтобы она не потеряла квалификацию.

Другая тогдашняя ученица Булата Шалвовича, Валентина Алексеевна Титова, помнит по-другому, хотя он не был классным руководителем в её классе:

— Мы в 5 А были, а он был классным руководителем в 5 Б[38]. С ним было интересно, он и на переменах с нами общался и играл. В волейбол он играл со своим классом, это не наш, а параллельный. С ними он и в походы ходил, в лес, на речку. Мы им так завидовали. А у нас классным руководителем старенький был учитель, Иван Григорьевич (Новиков. — М. Г.).

Но не только этим запомнился Титовой недолгий учитель русского языка и литературы. Помнит она и каким строгим он мог быть:

— Заходит в класс, сначала смотрит, какой порядок в классе. Если что-то не так, например, бумажка на полу, он вызывал дежурного и какого-нибудь другого ученика. Другого ученика он просил устранить непорядок, а дежурному говорил:

— Сейчас он уберёт всё, а ты посмотри, как надо. Потому что завтра ты снова будешь дежурным.

И на внешность учеников обращал внимание — ну, там, рубашка не застёгнута или ещё что-то. И сам одевался очень аккуратно.

Он был и строгий, и добрый, всё у него было. Требовательный был, конечно, хотел, чтобы мы его предмет знали хорошо. Некоторых наказывал, оставлял после уроков. Я-то не оставалась, у меня русский язык и литература неплохо было, он мою тетрадь даже показывал другим ученикам в качестве примера.

А потом прошли годы, это уже, наверное, году в 1966 было, я на кухне слышу вдруг по радио его имя и очень удивилась. Потом я детям своим рассказывала, кто меня учил в школе.

Валентина Алексеевна помнит имя хозяйки дома, где квартировала тогда семья Окуджава:

— Хозяйка дома была тётя Шура Лазарева.

И ещё с одной его бывшей ученицей нам довелось поговорить, с Ниной Сергеевной Зуевой. Так она вообще почти на все вопросы отвечала: «Не помню». Единственное, что запомнила, это контраст между супругами Окуджава:

— …Вот он такой был тёмненький, чёрненький, а она такая была светленькая… симпатичная женщина.

Мучил я её, мучил, и наконец она не выдержала и спросила недоумённо:

— И зачем он вам понадобился, покойник?..

Ну что ж, кое-какие мнения мы уже знаем, теперь неплохо бы посмотреть, как же он сам оценивал свою работу учителем. Оказывается, сам о себе впоследствии он вспоминал тоже по-разному. Причём часто не очень лестно, что, впрочем, ни о чём не говорит — известно, как самоедски он оценивал себя прошлого с высоты прожитых лет.

В одном интервью на вопрос, нравилось ли ему работать в школе, он ответил с предельной откровенностью, не оставляющей никаких, казалось бы, возможностей для дискуссий на эту тему:

Школу, честно говоря, я не любил — за консерватизм, да и учителем был плохим[39].

Вот в этой-то фразе, наверное, и есть ответ, почему он был «никаким» учителем — ему претил консерватизм, царящий в то время в школе, как и везде, собственно.

А так вспоминает школу другой калужский писатель, Сергей Васильчиков, приехавший в калужский край в том же, 1950 году, как и Булат, — тоже, между прочим, преподавать русский язык и литературу:

Говорить о преподавании литературы в школе в ту пору скучно. Она была настолько политизирована, искалечена вульгарной социологией, что больше походила на некую политграмоту[40].

Вот оно, ещё более точное объяснение, почему Окуджава был «никаким» учителем. Ну не хотел он, не мог учить детей по такой программе!

Я считаю — тогда это уже во мне созрело, — что в школе не столько надо давать знания, сколько пробуждать интерес, приобщать, обучать навыкам приобретать знания самостоятельно[41].

Впрочем, надо сказать, что не всегда деятельность свою как учителя он оценивал отрицательно:

Получилось так, что я был неплохим педагогом, даже хорошим педагогом, но учителем был неважным, потому что преподавание не любил. Мне не нравилось учить, требовать. Но другого выхода не было[42].

И в свете этого мнения о нём его бывших коллег видятся не совсем справедливыми. Он действительно был «никаким» учителем, но только в понятии того времени. Он совсем не подходил под тогдашний стереотип хорошего учителя.