Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Майя Суховицкая даже число пунктов этого приказа запомнила:

— Мы читали в учительской приказ, там было несколько пунктов, порядка девяти или десяти, и в них было сделано две орфографические ошибки и несколько стилистических.

И, несмотря на серьёзность приказа, у прогульщиков хватило духу обсуждать вычитанные ими ошибки. И не просто обсуждать — веселились, как дети:

— Я начинаю читать приказ. Прочитала первый пункт и комментирую. Все — ха-ха-ха! Второй пункт — ха-ха-ха! И так до конца.

Учительскую от кабинета директора отделяла лёгкая деревянная перегородка не до потолка, и он, конечно, слышал, как над ним потешаются.

— Вы можете себе представить этого бедного директора, который, как мышонок, забился там и молчит? Это было, конечно, ужасно для него.

9

Окуджава нечасто вспоминал финал своей работы в этой школе, да оно и понятно — воспоминания были не из приятных. Через тридцать с лишним лет он побывал как-то совсем недалеко от Высокиничей — выступал в Протвине. Один из организаторов того концерта, Василий Рядовиков, пишет:

Мы напомнили Б. Ш., что от Протвино всего 20 км до места, где он начинал трудовую деятельность, работал в школе в Высокиничах, можно было бы съездить туда.

— Нет-нет, только не это, — сказал Б. Ш.[46]

Что там было на самом деле, нам разобраться до конца вряд ли удастся, но попробуем.

А для начала давайте посмотрим, что рассказывал об этом инциденте сам Булат Шалвович:

…Там не сложились отношения с директором. Прохиндей, он подставил меня. Я попросил его на январские каникулы отпустить меня в Москву. Он согласился и, в свою очередь, попросил привезти подсолнечное масло. Вернулся я, конечно, привёз это самое масло, а в школе висит приказ: за прогул отдать Окуджаву под суд, — тогда под суд отдавали. Пришёл к нему: «Вы же мне сами разрешили». А он: «Где письменное разрешение?» <…> Я: «Вы же сами…» Он: «Не знаю, не знаю. Ничего не знаю…» — сказал и ухмыльнулся. Потом был суд в райцентре, вдвоём сидели — судья и я. Судье звонил председатель райисполкома и спрашивал: «Ну, как — засудили или ещё нет?» Он отвечал: «Сейчас заканчиваем». Но так как в школе было много молодых учителей и они со мной дружили, то все коллективно написали в газету, не помню, в какую центральную газету, и в министерство. А я меж тем уже не в школе. Присудили же мне шесть месяцев принудработ. Ну, я и уехал оттуда в Калугу. А там уже по письму комиссия, и мои дела сразу пошли на лад[47].

И ещё одно его воспоминание о Высокиничах:

…Перевели меня в Высокиничскую среднюю школу. Но через полгода меня там отдали под суд. Потому что попросил разрешения у директора на каникулы поехать в Москву. Он разрешил. Даже попросил купить бутылочку томатного сока. А когда я вернулся, увидел на доске объявлений, что я снят с работы за прогул. Я к директору. А он мне: где письменное разрешение?