Булатный перстень

Ржевский указал рукой на кресла, сам присел к столу. В компании двух моряков, один из которых был атлетического сложения, а другой попросту огромен, сенатор казался хрупким, почти невесомым, и его прирожденное изящество казалось более свойственным сильфу, а не человеку.

— Я, господин Ржевский, и есть тот самый капитан второго ранга Михайлов, служу на «Мстиславце», сейчас вот лечусь. А товарищ мой — отставной капитан второго ранга Новиков, — сообщил атлет, почему-то сердитым голосом.

Он, повинуясь красивому жесту длиннопалой руки, сел в кресло, широко расставил ноги и не сразу сообразил, куда девать толстенную трость. Великан сперва внимательно оглядел второе кресло, потом отважился и уселся примерно так же.

— Ранены у Гогланда? — предположил Ржевский, глядя на ногу в обрезанном валяном сапоге. — Я не знал…

— Кабы рана! Раной хоть гордиться можно. Хуже. От ничтожной причины возникло воспаление, пришлось резать. Но я уже бодр и скоро вернусь в строй, — пообещал Михайлов. — Вы звали меня, потому что беспокоитесь о господине Нерецком, так?

— И о нем, и о других людях, вовлеченных в интригу, в коей они, простите, ни уха ни рыла не смыслят, — сказал сенатор. — Судя по тому, что вы гонялись за господином Майковым, вы в ложе «Нептун» не состоите?

— Боже упаси. Я честный офицер, мне довольно моего корабельного начальства, в ином не нуждаюсь, — прямо и просто ответил Михайлов.

— Вы очень верно определили нынешнюю беду А вы, господин Новиков?

— А меня не звали, — Новиков вздохнул и развел руками.

— Ваше счастье. С ложей «Аполлон» тоже никаких дел не имели?

— Нет, — хором ответили Михайлов и Новиков.

— А вы хоть туманно представляете себе, в какую интригу влезли?

— А вы? — вдруг спросил Михайлов. — Мне сдается, именно вы, господин сенатор, еще не поняли всей мерзости, которую они затеяли!

— Я знаю одну сторону этой мерзости, а вы — другую, — преспокойно отвечал Ржевский. — Сейчас мы соединим их вместе и получим общую картину. С вашего позволения, начну я.

— Извольте, сударь, — косясь на Михайлова, сказал Новиков. — А про мерзость вы точно сказали — сам в этом вчера вечером убедился… в госпитале…

Ржевский кивнул Новикову и с любопытством посмотрел на Михайлова.

Он догадался, что ночью в лодке, куда втащили мокрую Александру, были не только разговоры о похищении и погоне, что-то еще произошло — уж больно милая Сашетта не желала встречаться с Михайловым. Недовольный человек, сидевший перед сенатором в простом кафтане (постеснялся надеть белый мундир к валяным сапогам), причесанный без излишеств, имел густые насупленные брови и глубоко посаженные темные глаза, довольно выразительные. И сейчас эти глаза красноречиво заявляли: господин сенатор, второго такого упрямца, как я, не скоро сыщешь. Была в этом лице заметная неправильность. Ржевский, как все образованные люди, учился рисованию, и его учитель предупреждал: правая и левая половины человеческого лица несимметричны, об этом надобно помнить и не удивляться, когда портрет кажется каким-то кривым, дело не отсутствии в мастерства художника, а в лице. Тот, кто взялся бы изображать Михайлова, имел бы сильный соблазн как-то уравновесить его физиономию. Попытка, может, и удалась бы, но физиономия, обретя правильность, утратила бы чуть неуклюжее обаяние.

— Итак, что вы оба знаете о начале войны, господа?

— Знаем, что шведский король в уме повредился, — сразу ответил Новиков. — Пусть наша армия турку бьет и с юга не скоро вернется, да флот-то весь тут, не успел уйти. Даже та часть эскадры, которая чуть до Дании не дошла, успела вернуться.

— А о том, что эта война была задумана более десяти лет назад, не догадываетесь?

— Теперь догадываемся, — буркнул Михайлов. — Но отчего он столько ждал?

— Сейчас поймете, сударь. Вы помните, что одиннадцать лет назад, также летом, шведский Густав побывал в Санкт-Петербурге? Ему тогда наши высокопоставленные масоны устроили торжественное чествование в ложе «Аполлона», вовсе не побеспокоясь, что свой праздник низкопоклонства учинили в день победы под Полтавой. Забыть, имея дело со шведами, про Полтаву, — это еще уметь надобно. А, может, тем они показали королю, на чьей они стороне.

— Вот ведь сволочи! — как и следовало ожидать, возмутился Михайлов.

— Погодите. Не все масоны — предатели, и не все участники того приема сознательно предпочли Швецию России. У них тоже есть различные течения и системы, про кои долго рассказывать. Вам довольно знать, что ныне самая влиятельная — система «строгого наблюдения». Ее адепты полагают себя наследниками французских рыцарей-тамплиеров, то бишь храмовников. Особенность этой системы — хранение тайн, отказ от общения с ложами других систем, но главное — безусловное повиновение начальникам, что управляют масонским орденом. Помните правило иезуитов?

Моряки переглянулись — таким вещам в Корпусе не обучали.