Булатный перстень

— Не нужно было тебе мой перстень воровать. Вся его ценность — в том, что он откован из первого тульского булата, — сказал Михайлов. — А теперь я знаю, что за пакет твой человек из кронштадского госпиталя передал чухонскому лодочнику. Так что лучше сдавайся и не увеличивай количество своих грехов.

— И не подумаю.

— Добром прошу.

— На черта мне твое добро… — И тут Майков ушел под воду.

— Vir Nobilis! — закричал один из его спутников, плывя к тому месту, где исчез Майков.

— Назад! Ты на мушке! — предупредил Михайлов. — Крестник, стреляй!

Выстрел громыхнул, пуля срезала клок мокрых волос.

— Второй будет в глаз, — предупредил Ефимка. — Мне в Туле доводилось пистолеты пристреливать, а этот — нашего дела, добрый пистолет! Только перезаряжу…

— Собинин, ты, что ли? — спросил ошарашенного выстрелом пловца Михайлов. — Ты ему все равно не поможешь. Потому хотя бы, что правды о его проказах не знаешь. Плыви лучше к острову, о себе позаботься. Крестник, что там?

Он слышал за спиной возню, означавшую скорее всего, что нахлебавшегося воды Майкова поднимают в лодку.

— Сделано, — вместо Ефимки отвечал Ероха.

— Залезай. Молодцы, как его втянете — по веслам и… и на восток. Обогнем остров и выйдем к причалам, понятно?

— Чего ж не понять! Поберегись! — крикнул пловцам лодочник. — И — раз! И — два!

Но когда лодка обогнула мыс, Михайлов велел убавить скорость. Майкова, уложив поперек Ерохина колена кверху задом, привели в чувство, выгнали из него воду, и он яростно откашливался.

— Что, Михайлов? — спросил Ероха. — Ловко я его?

— Тебе бы цены не было, кабы не водка, — проворчал Михайлов. — Ну, Майков, слушай. Знаешь ли, куда мы тебя доставим?

— Прямиком к Шешковскому, — был ответ. — Чего ж от тебя еще ждать? Ну, везите! Думаешь, я молчать стану, упираться?

— Нет, думаю, не станешь. Всю сотню братцев своих выдашь и правильно сделаешь.

— Сотню?! — Майков рассмеялся. — Сотню! Это ты, Михайлов, старые новости наконец услыхал! Сотню! Да у нас на каждом корабле, на каждом фрегате свои люди! Нас тысяча! И еще прибавляются!

— А коли вас тысяча, отчего лишь «Дерись» и «Память Евстафия» уклонились от боя?

— Оттого, что лишь они получили от гроссмейстера такой приказ! — тут же нашелся Майков.

— И что, ты всю тысячу поименно можешь назвать?

— Отчего нет? Шешковскому будет что за мной записывать! Ты, Михайлов, тоже можешь делу помочь — в знак давнего приятельства. Замолви словечко — пусть меня к самой государыне отведут, я только ей могу секреты выдать.

— Все секреты?

— Не знаю… не решил еще…

— Так… — пробормотал Михайлов.

Пристань была близка, там мелькали фонари и факелы. Он разглядел княгиню Шехонскую, разглядел и Ржевского, о чем-то с ней толкующего наедине, отогнав лакеев подальше, у самых сходен. А шагах в двадцати от них высмотрел Александру с Нерецким. При них стояли лакеи княгини — зачем-то охраняли.

Неподалеку находились Голенищев-Кутузов с ларцом и сундучком, а также Родька, который, сдавши пленного, всем видом показывал: без меня бы не было победы! А вот Новиков где-то отсутствовал.

Михайлов понимал, что нужно принять решение. Ржевский правильно разгадал стратегию и тактику Майкова — назвать имена масонов и их количество, чтобы следствие по делу об измене парализовало флот. Это, может, и не означало прямой победы Карла Зюдерманландского, но сильно улучшало его позиции.

— И что, коли Швеция в войне победит, настанет царство всеобщего благоденствия? — спросил он.

— Не сразу, но эта победа приблизит торжество идеи над стяжательством и властолюбием, — сразу сказал Майков.

— А потом?

— Потом — братский союз лож, не знающий границ.

— Иными словами, ни у кого более не будет Отечества?

— А зачем оно, если в мире царит общее благоденствие под солнцем высокого разума?

— И род человеческий вмиг переобразится?

— Да. Все поймут власть идеи…

— Власть… А что, «идея» сама будет отдавать распоряжения, или все же ею будет кто-то управлять?

— Я ж говорю тебе — на то у нас братский союз лож! Ты просто не знаешь, Михайлов, сколько нас! В каждой стране, в каждом городе есть ложи, объединяющие умнейших, просвещеннейших людей!

— Как все они меж собой договорятся?

— Если у всех одна идея — должны договориться.

— Когда у нас с боцманом Угрюмовым возникает идея — нижнюю палубу в хорошую погоду помыть или виндзейли[20] зашить, и то порой договориться не можем.

— Но это же совсем просто! Ты слыхал такое слово — демократия?

— Не слыхал. Крестничек, помоги Ерофееву связать философа и кляп ему в зубы сунуть. Потом уложите на дно лодки…

— Михайлов! — воскликнул Майков и более не издал ни звука, лишь брыкался.

— Правь, дядя, к пристани и, меня высадив, сразу отходи и жди, — велел Михайлов лодочнику. — Сегодня будет еще работенка. Хоть ты и жмот, и вымогатель, но получишь более обещанного.

— Не надобно мне ничего, — тут же отказался лодочник. — Этак ты на меня зуб заимеешь, а потом — и к Шешковскому? Знаю я тебя! Уж не рад, что связался!

— Ну, мне же лучше. Эй, мичман Колокольцев, сюда!

— Все сделано! — доложил, подбегая Родька. — Господин сенатор благодарил!

— Хорошо, господин мичман.