Булатный перстень

— Думаю, случайно. Ефимка не мог выследить, как с судна, стоящего на южном рейде, спускают в потемках шлюпку. Скорее всего он просто околачивался в Петербуржской пристани и толковал с мастеровыми о своей пропаже. И увидел, что на пирс вылезает Майков. Там фонари, факелы, а Ефимка мою картинку в голове держал, потом по ней сверился — точно, Майков. Тут он и пошел следом: что понадобилось Майкову на берегу в таком месте и в такое время? И тут была первая неожиданность — у госпиталя, где склады, его ждал человек с лошадью. Майков отдал этому человеку пакетик, вроде письмецо, и тут же отправился обратно на «Иоанна Богослова». А тот верхом вдоль стены, взяв курс на норд, поворотил на норд-вест, и далее — по взморью, по северному берегу. Ефимка — за ним…

— Так тот же на лошади!

— А я тебе толкую — крестник твой упрям, и коли что себе в голову забрал — побежит быстрее лошади. Это я и полверсты не пробегу, а он — запросто и десять одолеет. Там же и четырех не было. Да тот человек не спешил — то рысцой, то шагом ехал. Так что добрались они до рва, незнакомец, спешившись, лошадь через ботардо[16] перевел, потом опять сел в седло. Наш Ефимка — следом. Этот майковский посланец все к берегу жался, а там в двух верстах от северного ботардо — полуостров, здоровенный такой пустырь. Он пустырь пересек и снова у воды оказался и вот, вообрази, у посланца-то был при себе фонарь, и он тем фонарем, зажегши свечку, посигналил вверх-вниз. Потом сел на кочку и стал ужинать. Там лес почти вплотную к берегу подходит, и Ефимка совсем близко подкрался и лицо хорошо разглядел. Как думаешь, что сие означало?

— Думаю, ничего хорошего…

— Просидел Усов в засаде довольно долго. Часов у него нет, судна по соседству, чтобы по склянкам время определить, тоже не случилось — кто туда на мели потащится? И вот сидел он, сидел — и дождался. Лодка подошла. С нее помигали чем-то, Ефимка не разобрал. Тут посланец — опять на коня и в воду и о чем-то с теми, на лодке, толковал. А у него фонарь, и Ефимка видел, как он что-то передал, похоже — тот пакет. Лодка ушла, а посланец поехал обратно к Кронштадту.

— То бишь ночное свидание было там, где из крепости часовые не заметили бы этих фонарных сигналов? — уточнил Михайлов.

— Вот именно, братец. И обратно этот посланец уже поскакал галопом. Но крестничек твой догнать его не пытался, а образину его запомнил. Вернувшись той же дорогой, а уже было совсем светло, Усов где-то подремал, завернувшись в епанчу, а потом, забежав в трактир, отправился искать посланца.

— Эскадра в тот же день ушла к Гогланду, и Майков — с ней вместе.

— Ну так где же Усов? — с беспокойством спросил Михайлов.

— Усов отыскал того человека. А хочешь знать, как?

— Ну?

— Через кузнецов. Он ведь не только всадника, но и лошадь постарался разглядеть. А лошадей в Кронштадте не так уж много. Кузнецам же он стал добрым приятелем, потому что, отыскивая свои булатные хлебцы, угощал их водкой и пивом. Я вдругорядь уж забеспокоился, не стряслось ли чего, а тут он и является — сияет, как начищенная кирпичом бляха! Сыскал! Алешка, ты что надулся, как мышь на крупу?

— То и надулся, что мне совершенно не нравится это майковское послание, которое увезли бог весть куда как раз перед отходом эскадры. Хотел бы я знать, что в нем было.

— Похоже, ты это очень скоро узнаешь! — улыбаясь во весь рот, доложил Новиков. — Слушай дальше. Он мне рассказал, что майковский посланец околачивается при гошпитале, кем-то там служит, отыскать его при нужде можно. Я его притормозил: может, господин Михайлов сам уже докопался, кто его в каюту приволок и перстень стащил. И отправились мы домой. Попарил я Ефимку в бане — он же, почитай, неделю без мытья обходился, лазутчик чертов. И стали мы ждать новостей об эскадре — то бишь о тебе. Каждый день в порт ходили. И вот стало известно, что вы у Гогланда на шведов напали. Но мы это узнали, когда баталия уже кончилась и пришел катер с известиями. А потом пошли транспорты с ранеными, теми, которых не оставили в Кронштадте, и тут мы тебя как-то проворонили…

— А не желаешь ли поскорее к делу приступить? — спросил Михайлов, который весь горел нетерпением.

— Сейчас будет и дело. Приехал ко мне твой гонец, славный парнишка, назвался мичманом Колокольцевым — что, неужто и впрямь мичман?

— Их до срока из Корпуса выпустили, а должность им дали «за мичмана». Мы их прозвали «ни то ни се», — объяснил Михайлов. — Не тяни! Усов где?..

— Вот! — Новиков поднял указательный перст. — Вот тут и начинается дело! Извозчиков в столице маловато, и мы вздумали идти к тебе пешком — погода отменная, солнышко, слабенький такой приятный зюйд-зюйд-вест, чего ж не прогуляться? Мне моцион полезен, опять же — побыть вне дома тоже полезно.

— Володька!

— И тут мой Ефимка вдруг встал как пень, башку свою худо чесанную повернул и молчит. Я на него гляжу, ничего не понимаю. И тут он выронил одно словечко… — Новиков намеренно сделал паузу глядя на Михайлова в ожидании взрыва. Но тот держал себя в руках крепко.

Новиков выпалил:

— Майков!

— Что?!

— Ефимка увидел на Садовой Майкова!