Булатов курган

«Навстречь шерстки провел, — подумал Кондрат. — Выходит, хорош тот, кто ему потакает? Так, конечно, у него можно нажить авторитет. Ивин здесь на коне. Он лезет из кожи перед секретарем. Ему что, разве жаль колхоз? Его дело вовремя доложить. Пожалуй, такой же и Горбылев. Нужны ли нам такие «солдаты партии»?

В контору, запыхавшись, вбежал Горбылев. Кепка и пиджак его были в снегу, будто он где катался в сугробе, яловичные сапоги и брюки в грязи.

— Вы давно? — бросился он к Строеву, оставляя на полу следы. — Могли позвонить. Я на ферме просидел, с доярками совещался.

— Напортачили вы со своей фермой! — поморщился секретарь. — Голову сняли.

Горбылев заулыбался, согласно закивал: де, мол, все это правильно, только вот обстоятельства заставили пойти на такое.

Кондрат, не дослушав объяснений председателя, вышел из конторы. «Такие ему по душе, — мысленно отметил он. — Нет, товарищ секретарь, от меня согласия не жди».

2

Из конторы Кондрат завернул к ферме. Скотный двор стоял за деревней, неподалеку от оврага, в котором был когда-то пруд. Теперь от него остались светлый ручеек на илистом дне да позеленевшие сваи от плотины.

У Кондрата было давнишней мечтой расчистить овраг, ил, как ценное удобрение, вывезти на поля, восстановить плотину и развести зеркальных карпов. Но шло время, а мечта оставалась мечтой. Неурядицы в колхозе мешали ее осуществить.

На ферме Кондрата встретил звон ведер и бранный крик. В полумраке в конце прохода стояли толстая, коротконогая Наталья Сомова и подбористая, голубоглазая Дашка Ялышева. Они размахивали руками, старались что-то доказать друг другу.

— Что не поделили? — спросил Кондрат пастуха, который у ворот собирал вилами навоз.

— Прах их знает!.. — угрюмо отозвался Федот. — Как заведут с утра и зудят полный день.

Он сердито ткнул вилы в навоз и, раскачиваясь, точно по палубе, пошел по двору. У столика, где разливали доярки молоко, присел на кучу старой, почерневшей соломы. Закурил.

Кондрат, постояв у входа, последовал за ним. В углу, почуяв постороннего, злобно засопел, заухал огромный пестрый бык Монах. К нему повернули головы коровы, замычали, словно жаловались.

— Ну, разошелся, дурень! — прикрикнула на быка Жбанова, показываясь из другого прохода. — Тебе только бы бузить! — Она круто повернулась к спорившим дояркам, упрекнула их: — Пора и совесть знать! Скотина голодная, а они хоть бы что…

Кондрат заметил, как в ее темных глазах отразилась досада.

— Оштрафовать деньков на пяток, тогда будут знать! — пригрозил пастух.

— А ты их все возьми да и повесь на шею вместо медали, — обернулась к нему Сомова, положив на полные бедра руки.

Федот, придавив каблуком потухшую цигарку, проговорил:

— Пробросаешься… Не всегда будем за палочки работать.

— Грозилась свинья солнце съесть!

— Языком молоть ты норовиста, а какие у коров нашлепники по бокам, не видишь! — упрекнул пастух.

— Ей ничего не нужно. Она богатая! Мужик, чай, на отходе денежки выколачивает, — съязвила Дашка.

— Тебе тоже плакать не след. У тебя сосед много получает. Пригласи его вечерком, поделится.

И Наталья состроила презрительную гримасу.

Ялышева хотела ответить что-то едкое, но, увидев Кондрата, подхватила корзинку, начала набивать мелко нарезанной соломой. Коровы поддевали резку мордами, топтали ногами, но не ели.

— Потерпите, милые! — глядя на них, бормотал Федот. — Вот на траву выйдем, тогда уж…

Раздав корм, доярки взялись за подойники. Струйки молока, перегоняя друг друга, ударились о железное дно. Жбанова подошла к столику, установила на фанерке молокомер.

— Коза больше дает! Только зря сиськи рвут, скотину мучают… — не глядя ни на кого, раздумчиво проговорила она.

— Давно корма кончились? — тихо, как бы опасаясь нарушить ход ее мысли, спросил Кондрат.

Заведующая фермой поняла, что волновало бригадира. Сейчас этот вопрос мучил всех. Никто не ожидал такой затяжной весны.

— Третьего дня! — также тихо и односложно ответила она. — Вчерась ходила к соседям, в «Прилив». Думала, там одолжат. А у них так же худо. Говорят, едва-едва дотянут. Кто ждал такое?

— Н-да, положение, хуже не надо, — покачал головой Кондрат. — Ветошь косить не пробовала?

Жбанова пожала плечами.

— Где ее найдешь под снегом! Да и осень-то какая была. Погнило все. А вот ее, — кивнула она на солому, — не едят. Мы уж ее и парим и подсаливаем. Никак…

— Вот снег только, — вмешался в разговор пастух. — А то я читал одну книжку. Должно, в Сибири было. Бескормица одолела. Начался падеж. Одна умная голова — председатель решил весь скот выгнать на озимые. И ничего, выходились. А поле потом яровыми засеяли.

— Что говорить пустое! — не без раздражения оборвала его Жбанова. Она поправила прядку сползших на прямой, изрезанный продольными морщинами лоб, потуже подтянула концы темного полушалка, начала набивать корзину резкой. — Хотя бы горсть муки или зерна какого, — говорила она, захватывая руками мелкую солому. — Другое бы дело. А так, боюсь, не дотянут.

Лицо Кондрата вдруг оживилось. Весело взглянув на горбившуюся над корзиной заведующую фермой, он сказал: