Я очень прошу простить мне мою смелость, но вы, товарищ, не могли бы тоже шепнуть пару слов товарищу Берии? Сами понимаете — артистка, легкомысленное существо, женщина, певица. И вдруг — пять лет. Нескладно как-то.
Эрдман. Да-да, понятно. Артистка есть артистка. А жена есть жена.
Берков. Вот именно, товарищ. Как вы прекрасно это выразили.
Эрдман. Боюсь, вы сильно переоценили мои возможности. Прошу извинить.
Шиваров. Эх. Паша! Влезаешь как в хлев! Разве нельзя было снизу позвонить? Спросить?
Берков. Я звонил.
Шиваров. Да уж ладно. Принес пластинки?
Берков. Так точно.
Шиваров
Берков. Кто?
Шиваров. Никто. Хороший ты мужик. Давай пластинки.
Берков. С запиской?
Шиваров. Нет необходимости. Ты мне симпатичен. Не хочу зря тебя мучить. Вот, читай.
Берков. Что это?
Шиваров. Копия. Даю тебе, чтобы знал, как я тебя ценю и уважаю. Это внутренний документ. Специально для тебя у начальника лагеря Барабанова выпросил.
Берков. Спасибо.
Шиваров. Сердечный приступ может везде случиться. В Москве так же, как на Магадане.
Берков. Но ведь она была в Воркуте.
Шиваров. Перевели ее.
Берков. А куда девался дьявол?
Шиваров. Ты что несешь? Эй!
Берков. Он только что был здесь. Обещал помочь.
Шиваров. Берков! Ты себя нормально чувствуешь? Может, воды дать.
Берков. Нет, спасибо. Все в порядке.
Правдин. Пришел барон Штейгер.
Шиваров. Пусть подождет!
Берков. Товарищ следователь! Я не до конца уверен, но мне кажется, что минуту назад я открыл принцип вечного движения.
Затемнение.
Ночь за кулисами МХАТа. Декорации поставлены так, как их устанавливают в боковых карманах сцены, то есть в соответствии с логикой их транспортировки на сцену. Входит Аннушка с ведром, приманивает кошек: «кис, кис, кис», раскладывает по углам остатки еды. Когда входит Ермолай, она переворачивает ведро и садится на него.
Аннушка. Никак на него, дьявола, не угодишь, никак не угодишь!
Ну откуда было мне знать, Ермолай Онуфриевич, что я вам понадоблюсь после спектакля!
Ермолай
Аннушка. Они этими венками весь буфет как хлев испоганили, и не только буфет.
Ермолай. Я тороплюсь!
Аннушка. В нашем театре — не успеешь оглянуться, снова похороны. А каждые похороны — это лишняя уборка.
Ермолай. Чего болтать без толку? Время идет. А мне еще к врачу. Ключи!
Аннушка. А сегодня я не очень-то и знаю, кого хоронили. Булгаков. Был что ли у нас такой?
Ермолай. Был, был.
Аннушка. Завтра приберусь с самого утра. Грязи нанесли.
Ермолай. Ключи!
Аннушка. Через всю эту суету оставила на столе. Кис, кис.
Ермолай. Как ты меня напугал!
Берков. Я тут ожидаю кое-кого!
Ермолай. Давно тебя не видел.
Берков. Я болел. А ты? Неприятности с печенью?
Ермолай. Иногда.
Берков. Наверняка так оно и есть, Ермолай. Наверняка. Куда тебе столько денег? Как ты можешь жить такой жалкой жизнью?
Ермолай. А тебе-то что? В попы подался?
Берков. Извини. Ты был на похоронах?
Ермолай. Я? А на кого буфет оставить? Да и я его почти не знал.
Берков. Был гром, или мне показалось?
Ермолай. Гроза? Возможное дело. Надо зонт взять.
Берков. Вот именно. Должна начаться гроза.
Ермолай. А ты… откуда знал, что я…
Берков. Ты уж прости меня за все зло, которое я тебе причинил.
Ермолай. А что мне тебе прощать? Ты ничего мне не сделал.
Берков. Без нужды соединил тебя с вечностью.
Ермолай. Что?
Берков. Ничего. Ничего. А знаешь, вечность — это величайшая тайна. Впрочем, это слово не подходит. Наверное, лучше сказать — пустота.
Ермолай. Философия. Я в этом ничего не смыслю.
Берков. А знаешь? Для тебя, наверное, даже лучше, что ничего в этом не смыслишь. От таких мыслей можно тронуться.