Булгаков

Ермолай. Ну, береги себя. Спокойной ночи.

Берков. Спокойной ночи.

Ермолай выходит.

(Берков поет). И когда в тот час, а-а-а…

он дойдет до нас, а-а-а…
пусть ваше сердце на мой призыв найдет ответ.

Входит Качалов. Он пьян.

Качалов. Старая любовная песня индейцев. Роз-Мари. «Цветок душистых прерий, твой смех нежней свирели». Люба в этой роли была великолепна. (Понизив голос). А теперь поют: «Цветок душистых прерий, Лаврентий Палыч Берия». Голову готов заложить, что знаю, кто это придумал.

Берков. Я не верну вам пластинки Рахманинова, товарищ Качалов.

Качалов. Не вернете? А почему?

Берков. Я их подарил товарищу Берии. Он очень высоко ценит музыку Рахманинова.

Качалов(трезвеет). Ах вот как? (Пауза) Что ж, значит, у него будет подарок от меня.

Берков. Я знал, что не должен был так поступать, но все так стремятся доставить ему удовольствие, что я просто не смог удержаться.

Качалов. Понятно. Рад за вас.

Берков. А вы не могли бы еще кое-что для меня сделать, Василий Иванович?

Качалов. Да?

Берков. Мне бы хотелось, чтобы вы опустились передо мной на колени.

Качалов. Что?

Берков. На колени.

Качалов. Творческий эксперимент?

Берков. Сам не знаю. Просто так.

Качалов. Как это?

Берков. Я хочу равенства. Ведь мы все равны.

Качалов. Равны? Ты, Паша, всегда любил пошутить.

Берков(кричит). Равенство — это для вас шутка, товарищ?

Качалов. Ну, бог с тобой, Паша, раззадорил ты меня.

Берков. Так как?

Качалов. Пожалуйста. В подарок от меня. (Опускается на колени). Видишь, это и есть актерская готовность.

Берков(молча смотрит на коленопреклоненного). Вы великий артист, Василий Иванович. Спасибо.

Помогает Качалову подняться.

Как вы это делаете?

Качалов. Что?

Берков. Вам удается быть коленопреклоненным, и в то же время стоять, гордо выпрямившись.

Качалов. Внутренняя концентрация.

Берков. Нет, здесь нечто значительно большее. Огромный талант. Обыкновенный человек имеет альтернативу — либо жить на коленях, либо умереть стоя. А гению дано — стоять на коленях, не будучи коленопреклоненным.

Качалов. Спасибо.

Берков. В рецензии говорилось: «Глядя на Качалова, человек становится лучше». А он ведь на вас часто смотрит и — не меняется.

Качалов. Кто?

Берков. Он. Так и не позвонил Булгакову.

Качалов. Кто?

Берков. А ведь мы просили. Письмо передали через Поскребышева.

Качалов. Теперь все это уже совсем неважно.

Берков. Булгаков тоже так мог. На коленях без коленопреклонения.

Качалов. Великолепный художник.

Берков. Но — что важнее всего — он первый сообразил, что дело тут вовсе не в сатане. Сатана — он в порядке.

Качалов. Ты так полагаешь?

Берков. Что такое сатана по сравнению с НКВД?

Гремит гром.

Он может самое большее мечтать о том, что они возьмут его на работу в свой ансамбль песни и пляски. Сам мне сказал.

Качалов. Вот как!

Берков. У меня было ужасно много иллюзий. Мне казалось, например, что великим артистом может стать любой, нужно только много работать.

Качалов. Хм…

Берков. И что все люди равны.

Качалов. В некотором смысле это так.

Берков. Только какой в этом смысл? Вы бы уж шли, Василий Иванович. Вон какой гром. Может, успеете до грозы. Желаю здравствовать.

Качалов. Спасибо. А ты?

Берков. Я жду кое-кого.

Качалов. Здесь, в театре?

Берков. А где же еще?

Качалов. Может и в самом деле лучше успеть до грозы.

Качалов уходит.

Берков(поет). И когда в тот час, а-а-а…

он дойдет до нас, а-а-а…
пусть ваше сердце на мой призыв найдет ответ.

Входит Аннушка.

Аннушка. Сто раз велели, чтобы в театре на ночь никто не оставался! Ты кота не видел?

Берков. Какого кота?

Аннушка. Здоровый такой был. Черный, усатый. А вчера отраву разложили.

Берков. На черного кота. А ты подсолнечное масло разлила?

Аннушка. Отраву разложили.

Берков. А ты разлила!

Аннушка. А, чтоб тебя… чертово семя! Заладил — разлила да разлила! Споткнуться может любой!

Берков(кричит). Не любой! В том то и дело, что не любой! Нужно только это понять, тетка! У каждого своя судьба!

Аннушка. Если спать негде, так нечего сразу кричать! Мы делаем, что велели. Приказали выгонять из театра, мы и выгоняем.

Берков выбегает.

Аннушка выходит. Некоторое время сцена совершенно пуста и темна. Слышится гром и при свете молнии видны пробегающие тени. Входят Ольга, Елена и Эрдман.