Булгаков

В 1940 г., незадолго до смерти, Булгаков говорил о "вечных вопросах" в беседе со своим другом драматургом Сергеем Ермолинским (1900-1984). Булгаковские размышления воспроизведены в воспоминаниях последнего: " Если жизнь не удастся тебе, помни, тебе удастся смерть... Это сказал Ницше, кажется, в "Заратустре". Обрати внимание - какая надменная чепуха! Мне мерещится иногда, что смерть - продолжение жизни. Мы только не можем себе представить, как это происходит. Но как-то происходит... Я ведь не о загробном говорю, я не церковник и не теософ, упаси боже. Но я тебя спрашиваю: что же с тобой будет после смерти, если жизнь не удалась тебе? Дурак Ницше... Он сокрушенно вздохнул. - Нет, я, кажется, окончательно плох, если заговорил о таких заумных вещах... Это я-то?.."

Здесь автор "Мастера и Маргариты" недвусмысленно отвергает церковное X., загробную жизнь и мистику. Посмертное воздаяние заботит его лишь в виде непреходящей славы. Булгаков, почти все главные произведения которого при жизни так и не были опубликованы, боялся, что после смерти его может ждать забвение, а написанное канет в безвестность, так и не дойдя до читателей (и зрителей).

Во что и как верил Булгаков - не до конца понятно и сегодня, когда обнародованы, наверное, уже все свидетельства на сей счет. В 1967 г. третья жена писателя Е. С. Булгакова вспоминала: "Верил ли он? Верил, но, конечно, не по-церковному, а по-своему. Во всяком случае, в последнее время, когда болел, верил - за это я могу поручиться". Нельзя исключить, что Булгаков верил в Судьбу или Рок, склонялся к деизму, считая Бога лишь первотолчком бытия, или растворял Его в природе, как пантеисты. Однако последователем X. автор "Мастера и Маргариты" явно не был, что и отразилось в романе.

"ЧАСЫ ЖИЗНИ И СМЕРТИ", репортаж, имеющий подзаголовок "(С натуры)". Опубликован: Гудок, М., 1924, 27 янв. Ч. ж. и с. рассказывает о прощании москвичей с В. И. Лениным, скончавшимся 21 января 1924 г. Очевидно, по времени создания, это второй репортаж Булгакова об этом событии, первый, "В часы смерти", появился в газете "Бакинский рабочий" с датировкой "утро 24 января". Ч. ж. и с. скорее всего были написаны 25 или 26 января. Здесь Ленин наделен несомненным посмертным величием: "Он молчит, но лицо его мудро, важно и спокойно... Как словом своим на слова и дела подвинул бессчетные шлемы караулов, так теперь убил своим молчанием караулы и реку идущих на последнее прощание людей". Уверенность толпы в ленинском величии передана просторечным диалогом в очереди:

- Все помрем...

- Думай мозгом, что говоришь. Ты помер, скажем, к примеру, какая разница. Какая разница, ответь мне, гражданин?

- Не обижайте!

- Не обижаю, а внушить хочу. Помер великий человек, поэтому помолчи. Помолчи минуту, сообрази в голове происшедшее..."

Поклонение умершему вождю большевиков Булгаков неслучайно сравнивает с поклонением Христу. Он фиксирует обращение безвестной тетки: "- Братики, Христа ради, поставьте в очередь проститься" - и то, что "змеей, тысячей звеньев идет хвост к Параскеве-Пятнице". Писатель утверждает: "Все ясно. К этому гробу будут ходить четыре дня по лютому морозу в Москве, а потом в течение веков по дальним караванным дорогам желтых пустынь земного шара, там, где некогда, еще при рождении человечества, над его колыбелью ходила бессменная звезда". Автор Ч. ж. и с., несомненно, был знаком с работами философов Н. А. Бердяева и С. Н. Булгакова, в частности, со статьей последнего "Религия человекобожия в русской революции" (1908), где доказывалось, что марксизм, особенно в его русской разновидности, стремился заменить собой христианство, присвоив и извратив многие его положения, обещая людям построение небесного рая на земле - коммунизма. В Ч. ж. и с. Булгаков дал яркую зарисовку важного этапа посмертной мифологизации Ленина. Очерк появился в день, когда тело вождя в саркофаге было выставлено во временном Мавзолее и стало ясно, что страна обрела нетленные мощи нового коммунистического "святого". В Ч. ж. и с. неслучайно сравнение очереди к телу Ленина со змеей. Подобное сравнение присутствует и в репортаже "В часы смерти". Вероятно, истинное булгаковское отношение к происходящему как раз и определяется этой метафорой.