Булгаков и «Маргарита», или История несчастной любви «Мастера»

О Трубецких необходим особый разговор. И для начала о Сергее Николаевиче, внучатым племянником которому приходился муж Елены Хлебниковой. Вот какую характеристику дал ему соратник по Партии мирного обновления Дмитрий Шипов:

«Он находил мысль о восстановлении идейного самодержавия утопичной, не считал возможным устранить произвол властей без его ограничения, видел единственный выход из переживаемого страной тяжелого положения в решительной замене приказного строя строем конституционным».

Надо признать, немало потрудился князь Сергей Николаевич ради учреждения Первой Государственной думы. Избрание в Думу народных представителей, причем без учета званий и сословий, он рассматривал как действенный способ избавиться от засилья лживой и корыстолюбивой бюрократии, которая «хозяйничает безнаказанно, по-своему прикрываясь… самодержавием». Значительна его заслуга в повышение роли самых разных слоев общества при решении государственных проблем — в этом он видел проявление истинного патриотизма:

«Патриотично ли реакционное стремление задушить, подавить, парализовать всякое самостоятельное проявление общественности? Очевидно, нет! А между тем в наши дни есть охранители, которые именно в этом полагают свой патриотизм…»

И вместе с тем, мало-помалу добиваясь проведения в жизнь своих идей, он с изрядной долей пессимизма оценивал нравственные качества людей, особенно выделяя озлобление, взаимную ненависть, которая разрасталась в обществе. Об этом и писал своему брату Евгению:

«Много сволочи есть на свете… Минутами даже самого себя спрашиваешь: сволочь я или нет? — Это чума нравственная какая-то!.. Мало, мало людей, которые не носили бы на себе печати звериной…»

Сергей Николаевич Трубецкой

Подобный критический взгляд на общество был характерен и для князя Евгения Николаевича Трубецкого. Особенно обострилось его отношение к тем, кто еще недавно правил и владел Россией, уже гораздо позже, после смерти брата, когда Евгений Николаевич оказался в Одессе, частично управляемой французами, частично — батькой Петлюрой, частично — черт-те кем! Вот фрагмент из его воспоминаний:

«Огромный ресторан Лондонской гостиницы, где я не позволял себе обедать, был всегда переполнен этими людьми, бывшими землевладельцами и богачами. Они просто не были в состоянии сократить свои привычки и жили мечтой о „здоровенном кулаке“, который вернет им их имения, жили изо дня в день, стараясь не приподымать завесу будущего. Мне становилось жутко на них глядя…»

Еще большая «жуть» накатывала на князя, когда он слышал об успехах большевистских войск:

«А мы прекрасно знали, что эти „наполеоновские войска“ на две трети состоят из сволочи…»

Понятное дело, что не мог писать иначе человек, всем сердцем ненавидевший большевиков, однако он вынужден был признавать, что и за белых воюют далеко не ангелы:

«С обеих сторон есть специалисты и любители этого дела. Мне называли имена двух выдающихся в этом отношении типов — девицы-большевички и офицера-добровольца. Большевичка медленно расстреливала офицеров из монте-кристо, пулька за пулькой, а офицер доброволец, расстреливавший сотни, иногда до расстрела пил чай со своей жертвой…»

Увы, но только в 1919 году князь постепенно стал осознавать то, о чем бы следовало задуматься гораздо раньше. Речь о том, как влияют на жизнь общества, с одной стороны, борьба за личную выгоду, а с другой — такие непопулярные в наши времена понятия, пожалуй, впервые появившиеся тогда в лексиконе князя, как «жертва» и «бескорыстные побуждения». Вот что он писал: