Булгаков. Мои воспоминания

Были еще сотрудники: Дюшен, Вольский (Гроним), Павел Антонович Садыкер, ответственный секретарь редакции, и Бобрищев-Пушкин, одна внешность которого обращает на себя внимание: большая голова с львиной гривой. Похож на Мусоргского, крупный. Во всех повадках – смесь аристократизма и какого-то наивного простодушия. Любит декламировать. Когда декламирует, ставит перед собой стул и держится за его спинку. Вероятно, чтобы занять руки. Особенным его расположением пользуется стихотворение Мережковского «Сакья-Муни»:

По горам, среди ущелий темных,
Где ревел осенний ураган,
Шла в лесу толпа бродяг бездомных
К водам Ганга из далеких стран…

С юношеским пафосом восклицал он:

Ты не прав, великий Будда, ты не прав!

Конечно, все эти люди заняты в газете своим делом, но я встречала их чаще всего в домашней обстановке, а если в редакции, то в перерыве от работ. Помню, в 1923 году редакцию «Накануне» посетил наш дипломат М. Литвинов с женой. Он был тучен, рыжеват, розовощек и походил скорей на процветающего коммерсанта, но никак не на дипломата, возглавляющего большую страну, только-только заявившую себя на международной арене. Жена Литвинова, англичанка, говорила с акцентом крикливым голосом. Внешне она была полной противоположностью своему мужу – темноволосая и худощавая. Их пребывание в редакции не носило официального характера и было мимолетным…

Потом как-то из небытия возник на улице константинопольский знакомый, по фамилии Солоник-Краса. Имя я его забыла, но помню, что был он необыкновенно смешлив, а так как наш юмор был настроен на одинаковую волну, я очень обрадовалась встрече. Он пришел к нам в гости. Присутствовала еще хорошенькая жена одного из знакомых Василевского. Мы очень развеселились, перебрасывались мячом, бросали платок, угадывали слова. А Солоник-Краса забрался на стул, сел на корточки, сделал обезьянью гримасу, которая ему отменно удалась, стал длинными пальцами почесывать под мышкой, потом рассматривал пальцы, сложенные в щепотку. Мы с гостьей от души смеялись. Не смеялся только один Василевский. Он сидел, повернувшись к нам спиной, и от негодования у него горели уши.

«Быть беде!» – подумала я.

И действительно, когда гости ушли – и всю-то ночь – Пума грыз меня за легкомыслие и неумение вести себя как полагается замужней даме…

Когда через несколько дней я вышла на площадку лестницы и увидела через стекло поднимавшегося лифта Солоника с первыми ландышами в руках, я сделала отчаянный жест, и Солоник, как привидение в театре, провалился со своим букетиком. С тех пор, встречая меня на улице, он спешил на другую сторону. А мне было грустно…

Как-то старший сын Вебер, ведущий дела пансиона, устроил нам без всякой причины какой-то въедливый скандал. Было противно, но Пума объяснил мне, что Вебер хочет набавить на комнату и на пансион. Так оно и оказалось. Но мне стало тошно. Нас выручил сотрудник «Накануне» Вольский, рекомендовав тот же пансион, где сам жил второй год.

От Веберов мы уехали в тот же Западный район, недалеко от Виттенбергплатц, в пяти минутах ходьбы от популярного магазина «Кадеве».

Три сестры

Теперь на Bayren strasse мы снимаем две комнаты – кабинет и спальню. В пансион превращена громадная и мрачноватая квартира вдовы тайного советника фрау Эвальд. Она совсем старая женщина и с нами не общается. Пансионом заправляют три сестры: Мария (красивая старая дева), Адельгейда (очень красивая старая дева) и Хильдегарда (очень некрасивая разведенная жена с 10-летней девочкой)… Так поэтично звали невесту рыцаря Роланда – того самого, который

Трубит в Ронсевале в свой рог золотой
В отчаянье рыцарь могучий.
Откликнулись хором и лес вековой,
И гор отдаленные кручи…

Старшая сестра Мария сидит за табльдотом, если не ест, то кладет руки на стол по обе стороны тарелки и складывает пальцы в кукиши, что всегда смешит русскую публику, особенно если принять во внимание ее возраст и царственный вид. Младшая, замужняя, стала изучать русский язык, когда услышала впервые за столом слово «мало». Прошло какое-то время, и уже надо было держать ухо востро: фрау Дуст делала успехи и внимательно вслушивалась в русскую речь.

– Sie war immer furhtbar klug (Она всегда была ужасно умной), – так сказал о ней муж ее школьной приятельницы…

«Невеста рыцаря Роланда» – Хильдегарда – с интересом прислушивается к нашим разговорам и приглядывается к нашему поведению.

В соседней с нами комнате живет актер балета, молчаливый человек. У него от грима всегда остаются подведенные глаза, а может быть, ему так нравится? Горничная, убирающая его комнату, донесла Хильдегарде, что нашла шпильку для волос в его постели. Надо было видеть, что тут началось!

– Подумать только: он принимал у себя женщину! – кричала Хильдегарда с тремоло в голосе.