Булгаков. Мои воспоминания

В. П. Крымов был редактором и соиздателем петербургского журнала «Столица и усадьба» и автором неплохой книги «Богомолы в коробочке», где рассказывал свои впечатления о кругосветном путешествии. Происходил он из сибирских старообрядцев. Из России уехал, как только запахло революцией, «когда рябчик в ресторане стал стоить вместо сорока копеек – шестьдесят, что свидетельствовало о том, что в стране неблагополучно», – его собственные слова. Будучи богатым человеком, почти в каждом европейском государстве приобретал недвижимую собственность, вплоть до Гонолулу…

Сцена в Париже у Корзухина написана под влиянием моего рассказа о том, как я села играть в девятку с Владимиром Пименовичем и его компанией (в первый раз в жизни!) и всех обыграла. Он не признавал женской прислуги. Дом обслуживал б. военный – Клименко. В пьесе – лакей Антуан Грищенко.

В ремарке, характеризующей Хлудова, автор пишет: «Хлудов курнос, как Павел». Это скорей относится к Хмелеву, который действительно был курнос, чем к прототипу Хлудова – Слащову. Видевшие генерала говорили, что он был статен и очень интересен.

Мы с М. А. заранее предвкушали радость, представляя себе, что сделает из этой роли Хмелев со своими неограниченными возможностями. Пьесу Московский Художественный театр принял и уже начал репетировать.

Основные роли разошлись так:

Хлудов – Н. П. Хмелев

Чарнота – Б. Г. Добронравов

Серафима – В. С. Соколова

Люська – О. Н. Андровская

Голубков – M. М. Яншин

Врангель – Малолетков

Ужасен был удар, когда ее запретили. Как будто в доме объявился покойник…

В 1959 году я попала в Ленинградский академический театр драмы им. А. С. Пушкина на представление моей любимой пьесы. Ни постановка, ни игра меня не удовлетворили. Н. Черкасов, игравший Хлудова, стараясь изобразить гвардейского офицера, присвоил себе какой-то странный «одесский» акцент. Чарнота походил на Тараса Бульбу, а Константинополь не походил на Константинополь (постановка народного артиста Л. С. Вивьена, художник – засл. деятель искусств РСФСР А. Ф. Босулаев). Никакого «анафемского» успеха, предсказанного Горьким, пьеса не имела.

1929 год. Пишется пьеса «Мольер». Действует все тот же не убитый или еще не добитый творческий инстинкт. Перевожу с французского биографии Мольера. Помню длинное торжественное стихотворение, где творчество его отождествляется с силами и красотой природы…

М. А. ходит по кабинету, диктует текст, играя попутно то или иное действующее лицо. Это очень увлекательное действо.

Мне нравится, как французы пишут биографии: у них много ярких деталей, дающих драматургу сценическую краску. Вспоминаю, с каким вкусом и знанием дела автор, истый француз, описывал туалет Арманды: желтое шелковое платье, отделанное белыми кружевами…

Как сейчас вижу некрасивое талантливое лицо Михаила Афанасьевича, когда он немного в нос декламирует:

Муза, муза моя, о, лукавая Талия…

Но вот пьеса закончена. Первое чтение состоялось у Ляминых. На втором, у нас на Пироговской, присутствовали О. Л. Книппер-Чехова, И. М. Москвин, В. Я. Станицын, M. М. Яншин, П. А. Марков и Лямины. На столе М. А. в канделябрах горели свечи. Читал он, как всегда, блистательно.

Премьера во МХАТе состоялась 15 февраля 1936 года.

Постановка H. М. Горчакова. Режиссеры-ассистенты:

М. А. Булгаков, Б. Н. Ливанов, Б. В. Протасевич. Музыка Р. М. Глиэра. Художник – П. В. Вильяме.

Основные роли разошлись так:

Жан-Батист Мольер, великий драматург и актер – В. Я. Станицын.

Мадлена Бежар, первая жена Мольера, актриса – Л. М. Коренева.

Арманда Бежар, ее сестра, впоследствии вторая жена Мольера, актриса – А. О. Степанова.

Лагранж, актер и секретарь театра Мольера – Г. А. Герасимов.

Муаррон, приемный сын Мольера, актер его театра – Б. Н. Ливанов.

Бутон, тушильщик свечей в театре и дачный слуга Мольера – М. Яншин.

Людовик XIV, король Франции – М. П. Болдуман.

Герцог д’Орсиньи, капитан черных мушкетеров – Н. А. Подгорный.

Архиепископ Парижский, маркиз де Шаррон – H. Н. Соснин.

Не повезло этому произведению М. А.! После нескольких представлений пьеса была снята. Я не видела этого спектакля, но совершенно уверена, что того глумления, которое претерпела уже в наши дни пьеса в Театре Ленинского комсомола, во МХАТе быть не могло.

Я долго крепилась, не шла смотреть «Мольера», в постановке А. В. Эфроса: с меня было вполне достаточно одной «Чайки» в его «обработке». Но вот мне подарили билет ко дню именин, и мне уж никак нельзя было отказаться и не пойти.

Пьеса в свое время была посвящена мне. Но я не представляла себе, что меня ожидает.

Начать с того, что не каждый драматургический текст поддается чисто условной трактовке, когда сам зритель неустанно должен ломать себе голову, стараясь угадать, кто – кто, кто – где и почему именно так…

Почему зритель, например, должен понять, что среди бестолково набросанного театрального реквизита пробирается «Солнце Франции», Людовик XIV? Вряд ли сам актер верил, что изображает это «Солнце». Не верили и мы, зрители.