Булгаковиада

Потом появлялась Эмма Попова в роли Мадлены. Она была заряжена прошлым и будущим, каждое появление грозило взрывом…

Эмма не могла переиграть и жила правдиво, как тигрица. Но в ней гудела трагедия, и трагедия ее ожидала…

Мы все восхищались ею, быть может, немного боялись. И поделом. Даже Паша Луспекаев опасался Эммы…

«Страшный ты человек, Мольер, я тебя боюсь», – говорила она низким голосом, и странная тревога заливала зрительный зал…

Полушутя, полусерьезно мы повторяли за ней при случае, подставляя нужное имя: «Страшный ты человек, Мишель, я тебя боюсь…»

Ее не побоялся Александр Гладков, и это было счастливое для них время, подарок судьбы за все испытания – ее одиночество, его лагеря… Р. повезло: он еще тогда прочел рукописи Гладкова о Пастернаке и Мейерхольде, когда их никто не читал.

Когда Гладков умер, Эмма сожгла его письма, из которых вышла бы пьеса покруче «Милого лжеца»…

Почти двадцать лет мы играли с ней в «Мещанах» брата и сестру. Такого родства на сцене не даст мне никто. Мы были открыты друг другу до дна. Даже когда за нее играла другая актриса, Р. видел Эмму…

Трагедия жила за спиной, дома…

Сын, странный мальчик… Такой одаренный… Помните, в «Даме с собачкой» герой Баталова возвращается домой, семья и гости в сборе, и мальчик, сынок, стоя на стуле, читает «Стрекозу и муравья»?.. Это Эммин мальчик. Эммин и режиссера Нолика Бирмана. Наума Бирмана, «Хронику пикирующего бомбардировщика» помните?.. Это его фильм.

Но сын, странный мальчик, помолись!.. Жены его и дети, и неспособность к труду… Его нездоровье, ее нездоровье, и ее мама Нина Ивановна, бывшая актриса, давно лежит…

Холодильник совсем пуст, рыжий котенок не хочет знать своего места, везде гадит…

Странности, заявления об уходе, которые Гога складывал в стол…

Болезнь, ранний побег со сцены, бедность, бедность, беда…

Кажется, это сын сказал ей об Ирине в «Трех сестрах»:

– Ты слишком стара для этой роли…

И она отказалась ее играть. И Татьяны в «Мещанах» стала стесняться…

Такая смертельная впечатлительность…

Она и раньше сама отправлялась в больницу, почувствует, что пора, и – ходом на Петроградскую, в психиатрический дом, что всегда назывался желтым. А однажды Гога ее спас, написал теплое письмо прямо в больничную палату: Эмилия Анатольевна, Эмма, вы мне нужны, начинаем репетировать «Игру в карты», главная роль для вас…

Она воспрянула, мигом поздоровела, репетиции, репетиции, сцена, свет. Эмма Попова играет… «Ах, как пылали жирандоли!»

Нина Горлова, преданная душа, реквизитор с фотокамерой, полжизни, кажется, Эмме отдала, верный друг и летописец, сказала:

– Эмма была не одна, было три Эммы: светлый ангел, больная женщина и дьяволица…

Сережа репетировал с Эммой бережно, иногда тайком, прячась от чужих глаз, запираясь часов на пять… Мадлена Бежар – слишком ее роль…

Через много лет он приехал из Москвы, пошел навестить Эмму. А Эмма надела седой парик, играет взаперти, сама с собой…

– Ой, Сережа!.. Видишь, какая я седая стала!..

Он снял кепку и показал голову:

– А какой я?..

Эмма все поняла, сдернула парик, черная, худая.

– Прости меня! Входи, входи!..

Говорили о ее странном письме Товстоногову – ровные строчки подчеркнуты красным, синим, зеленым, красным, зеленым, просьбы о прощении, клятвы, уверения, мольба…

Когда Гога умер, она затворилась и не выходила из комнаты, кажется, года три… Пряталась от всех, молчала, скрывалась…

И вдруг вышла сияющая и сказала:

– Знаешь, Нина, меня Георгий Александрович простил!.. Пришел во сне и простил!..

Лет пятнадцать, до самой смерти, она не работала в театре и не бывала нигде. Ни-где… Ни-где… Ни-ко-гда…