Булкинъ и сынъ

Я взял Фундуклиди под руку; мы вышли и закрыли дверь за ручку с головой орла. Я не стал рассказывать греку, как он заставил мня потеть за трубой, и как, лишь благодаря моей забывчивости, здесь, на чердаке в самый разгар солнечного дня не зажужжал сердитый жук смерти.

Но грека волновало другое.

- Послушайте,... - нерешительно начал он.

- Что?

Фундуклиди смотрел перед собой и двигал бровями.

- Сколько вам положили?

Я понял не сразу.

- Простие?

- Ну... какую сумму вам... господин Хряпов... за то, что вы...

- А... - сказал я. - Понятно... А что?

- Какую сумму? - повторил грек.

Мы оба почему-то остановились и стали в упор глядеть друг на друга. Что было делать - вопрос пущен, как копье - не увернешься. Но ведь Хряпову-то я обещал не раскрывать этого секрета.

- Думаю, что мы с вами получим одинаковое вознаграждение, Михаил Ксантиевич, - сказал я. - Аванс-то у нас был равный...

Фундуклиди смотрел на меня с недоверием и жадностью.

- Больше тысячи?

Я стал злиться на скаредность Хряпова, на глупость Фундуклиди, на себя... Хотя - в чем же я был виноват?

- А если я не намерен отвечать? - сказал я резко.

- Я знаю, вам обещали больше тысячи! - выкрикнул Михаил Ксантиевич. Это вышло у него так, словно нам обоим по шесть лет, и мне купили на один леденец больше, чем ему. От фундуклидиной детской обиды настроение мое переменилось.

- Полноте, Михаил Ксантиевич, - сказал я. - Я такой же наемный телохранитель, как и вы, - я похлопал его по плечу, снова взял под руку, и мы двинулись дальше. - Боюсь, что в выигрыше окажетесь вы... ведь специалисты выше ценятся, не правда ли?

- Да? Вы думаете? - спросил Фундуклиди; ему заметно полегчало после разговора.

- Я уверен - вам отвалят больше... И - давайте не будем возвращаться к этому вопросу. В нем скрыто слишком много подводных камней для наших хороших отношений. А у нас есть дела поважней...

"Бедный толстый ходячий анекдот, - подумал я. - Значит, твое рвение оценили совсем дешево! Как бы свесился твой нос, если бы я открыл, что некоторые бездельники за этот месяц получат раза в два больше!"

Хряпов уже ждал нас, сосал трубочку и листал - я хмыкнул "Справочник следователя".

- Ну что же! - весело сказал он. - Отряхнем колена от пыли и праха, вернемся к нашим бильярдам! Вас еще не увлекла карьера полицейского, Петр Владимирович?...

Ничего подозрительного или необычайного наша экспедиция не обнаружила. На всякий случай Степану было велено заколотить погреб и поставить на его люк краем кухонный буфет.

9.

Той же ночью мне приснился Булкин.

Я был в своей комнате, когда дверь отворилась, и он вошел. Я онемел и сидел, словно скованный параличом. Глаза у Булкина были странные, ненастоящие: оттого, что не было в них отражения и ходили мутные водяные блики, они казались слепыми. Булкин огляделся, что-то разыскивая, и я понял: ищет меня... Комната качнулась - я открыт. Взгляд из ужасных глазниц убийцы, словно стрела, пригвоздил меня к месту еще крепче. За спиной у Булкина показался сын. Оба злодея были огромны, лохматы, с саженными разворотами плечей и лапами, которые легко складывались в пудовые кулаки. Чудовища огромными шагами нестерпимо медленно приближались ко мне... Это был бесконечный ужас - крошечное расстояние они преодолевали мучительно долго, мягко взмывая в воздух и перебирая ногами в сапогах бутылками. На обоих развевались рубахи распояской...

Револьвер!...

Но Булкин-отец, так же не спеша, загреб на лету с тумбочки Смит и Вессон и сунул его в карман, словно бесполезную вещицу. Я смотрел на приближающихся злодеев, скованный ужасом. Бежать!... Но руки и ноги застыли, закоченели.

Булкины были уже совсем рядом. Они встали, хищно переглядываясь. Нехорошо ухмыльнулся младший - в глазах его сверкнула роковая молния. Он вынул из-за голенища засапожный ножик и передал чудовищное орудие гнусному папаше. Я увидел лезвие. Лезвие, посверкивая, дрожало в двух вершках от моей плоти. Вот уже в вершке... Холодное прикосновение...

Тьфу ты, пропасть, какой же дурацкий, поганый сон!...

10.

Хряпов сдержал обещание: на пребывание в его двухэтажных каменных пенатах грех было жаловаться. Мы ели семгу, белорыбицу, наваристые щи, бефстейки, нежное миножье мясо; пили смирновочку, абрикотин, наливочки Калинкина.

После обеда Хряпов обычно кусал горькую сигару, сплевывал кончик на ковер и говорил:

- Ну-с, господа, что я вам расскажу нынче...

Историй он знал превеликое множество. Конечно, в основном это были истории особенные: про коварный нрав торговли, про великие биржевые взлеты и не менее великие падения; про могучие династии, раскинувшиеся над Россией, словно вековые дубы, и всосавшиеся корнями в ее недра; про ловкий купеческий ум; про особый, веками сложившийся устав жизни рыцарей оборота и дивиденда... Нет нужды излагать все эти рассказы, иногда жестокие, иногда смешные, из которых каждый третий был годен для пера Островского и высокой сцены Малого.