На расчищенной площадке у булочной, где, как обычно, я запарковал машину, стоял дух запустения. То есть вроде бы всё было в порядке – пахло солнцем, снегом, самую малость – бензином. Недоставало только хлеба. Его тёплый ветер исчез. Я отпер дверь и вошёл в холодный коридор. Слева кабинет, справа пекарня – всё заперто, глухо. Созерцая этот булочный склеп, я уже подумывал, не сбежать ли, как вдруг у меня на мобильном заиграл Петин звонок. Я обрадовался ему как шансу на освобождение.
– Здравствуй, брат! Ты в деревне? Или в булочной? – спросил он очень ровно, без эмоций.
– В том, что было булочной, пока ты не стал пить с ворами! – ответил я от души.
Он перемолчал мою реплику и продолжил:
– У меня к тебе просьба. К парковке у перехода, там, где «Макдоналдс», должна подойти Ирина…
– Да она уж там давно – я её подвёз! А ты-то где шляешься?
– Так вот, ты послушай… – терпеливо продолжал он. – Съезди за ней и отвези в деревню. Очень тебя прошу!
Я помолчал и спросил:
– Петь, что?
– Да ничего для тебя неожиданного. Утром звонит секретарь, вызывает срочно в офис. Ну пришёл, а мне – приказ об увольнении. До Пажкова дозвониться пока не смог. В общем, съезди за Ириной, прошу тебя.
– А сам почему не хочешь?
– Мне надо выяснить. Неужели непонятно? – сказал он, слегка раздражаясь.
– Петрович, всяко бы лучше…
– Ты что, дурак? Я не могу к ней в таком виде явиться! – сорвавшись, заорал он, впрочем, сразу утих. – Приеду вечером. Или завтра. Я ей сейчас позвоню, скажу, чтоб она тебя подождала. Ты там её успокой. Скажи, что считаешь нужным…
– А сам куда?
– Куда! Ловить Михал Глебыча!На шоссе, отойдя немного от перехода и прибившись к уличным столам «Макдоналдса», оранжевая Ирина глотала шоссейную муть.
– Значит, это бесы меня водят! – сказала она, когда я, смягчая, где можно, объяснил ей Петины обстоятельства. – Ох, давайте сядем!..
Она опустилась за железный столик и, обхватив себя за плечи, ссутулилась. Подстриженные волосы дымились растрёпанно, узел шёлкового платка съехал на плечо. За какие-то минуты трезвость, сокрушение и мрак овладели ею.
Я сидел напротив, курил и слушал рёв шоссе, диким оркестром лёгший под Иринин солирующий голосок.
– Бесы водят меня! – повторяла она, чуть покачиваясь. – Мишу отпустила. Ребёнка моего без меня – на самолёт! – и, встрепенувшись, положила ладонь на рукав моей куртки. – Костя, миленький, а вам не надо сегодня в Москву? Вы отвезли бы меня! Отвезите, я вас прошу! Мне очень надо! Хоть на самолёт его провожу!
Я ничего не мог поделать с её умоляющим взглядом – «зелёный шум», талый лёд, и вот-вот уж польются слёзы. Конечно, у Майи совсем другие глаза. Но, видно, есть у меня что-то вроде долгового обязательства в отношении женщин с детьми. Я сказал:
– Ладно, поехали.
– Ах нет, не надо! – тут же передумала она. – Не надо. Там всё в порядке. Я взрослею. Взрослею, беру себя в руки… – и приложила пальцы к вискам. – Отвезите меня домой!