Читаем Булочник и Весна полностью

Десять минут спустя я пил у Ирины чай под музыку из патефона, звучавшую как-то расстроенно. И расстроено было всё в моих мыслях.

Реалии родины обступили меня. У нас всегда найдётся воротила бизнеса, тупой и амбалистый (Михал Глебыч, ты что-то подкачал!), а по другую сторону учитель-правозащитник, или честный поп, или хотя бы безбашенный журналист (но пасаран, Лёня!). И, само собой, чёрные автомобили, монастыри и психушки в одном флаконе, берёзы, расхлябанные колеи, а посередине масленичным чучелом – счастье. Этакий ярмарочный муляж для фотоснимка – и вот сегодня наши с Петей физиономии угодили в прорези.

Созерцая этот вечный картон, я чувствовал, что буквально схожу с ума от избитости сюжета, и успокоился, лишь когда подумал: ну а что такое, допустим, русская осень? Первой всегда осыпается липа, и всегда на школьных дворах собирают букеты из кленовых листьев, и дорогу развезёт, и в лесу опята, и за дождём – снег. И так – всегда.

Я так и не смог сказать Ирине про Пажкова и булочную и про то, что Петя скорее всего вляпался в ошеломляющие долги – так что где он там, ваш «Макаров»? Мне было жалко её радости, как жалко бывает разрушить иней или цельный снег.

Возвращаясь от Ирины, я увидел, как грузовики увозят распиленные стволы. Коля вышел проводить их в последний путь и стоял у дороги, смяв шапку. Он был маленький и слабый.

А вечером мне позвонил Петя.

– Всё, брат, готово! – сказал он вымотанно. – Подпись есть. Прождал его весь день, скотину такую. Знаешь, ей-богу, на конкурсах так не дрожал, как у него под дверью! Мысли-то всякие были, сам понимаешь. Даже радости нет, вот честно, так перетрухнул! Всё, теперь формальности только остались.

– Петь, я был бы очень за тебя рад, – сказал я искренне. – Это было бы просто счастье. Но я не верю в твою подпись. Думаю, «липа» какая-нибудь.

– В каком смысле «липа»? Ты о чём? – не понял он.

– У нас булочную закрыли, – сказал я.

– В каком смысле закрыли? – застопорился Петя.

– В прямом. Вчера Пажков приехал и душевно мне объяснил, чем мы все его обидели. А сегодня с утра пришли люди.

– Глупость. Просто глупость! – проговорил Петя дрогнувшим голосом. – Просто глупость! Я сейчас Пажкову позвоню, выясню, что там за чушь!..

– Дурак ты, что ли? – от души сказал я. – Лучше папе позвони и выясни, будет он с долгами твоими разбираться или сам пойдёшь отвечать.

Испортив Пете настроение, я сгрёб со столика крошки, фантики, весь вечный мой мусор, поставил чай и у маленького окошка, за которым – зима и муть прожекторов, попытался обдумать сложившееся положение. Почему-то мне не было страшно – я знал, что попался, что будут теперь мурыжить, но в запредельную жестокость Пажкова мне не верилось. Может, Коля и прав: выпить с ним, поговорить? Честно сказать, я думал, что и Лёню он, попугав, отпустит. Однако мои надежды не исключали необходимости как-то действовать. Мы созвонились с Маргошей – она уже договорилась на утро с юристами. Ну что ж, юристы – это хорошо…

78 Вернули мастера

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное