Бульвар Молодых дарований

Ты слышь, чувачок… с каким-то интимным оттенком в голосе сказал он, чуть шепелявя.... От пениса этого любая баруха потом неделю ходит враскоряку!..

Он любовно погладил свой орган, будто пересаженный на Арканино небольшое, хоть и плотное тело от какого-то былинного чудища.

И занырнул одним ловким движением под своё серое одеяло. И почти сразу же захрапел…

Ты слышь, чувак… говорит как-то мне Арканя под вечер. За неделю, что прошла с его поселения в нашей комнате, он вполне освоился тут, да и нам этот чёрный футляр с его трубой уже перестал казаться чем-то странным.

Слышь, чувак… говорит он, глядя вроде как мне прямо в глаза, а вроде почему-то мимо… Не хошь со мной в Промку прохиляться? Там сегодня лабают классные дуды! Давай, бирлянём нараз, и похиляли!..

А что тебя вчера не видать было весь день?.. спрашиваю я, морща лоб в попытке понять, что эта вся тарабарщина означает в переводе на русский.

Да мы жмур'a тащили… отвечает, небрежно так, будто о чём-то повседневном, Арканя… Ну так чего, похиляли, а?..

Я молча пожимаю плечами.

Арканя замечает это моё некоторое замешательство. И в мутноватых его глазах я вижу снисходительную усмешку.

Ну на этих играли… на похоронах…

Он споро переодевается в потёртую заграничную куртку оранжево-синей расцветки. У Аркани вообще все вещи, разве что кроме белого медицинского халата, сплошь иностранные, с ярлыками на разных языках. И все подержаные, сплошь фарца. Даже демисезонные туфли на несусветно-толстом каучуке.

Вот сейчас Арканя как раз их и натягивает на ноги.

Штатские!.. многозначительно говорит новый сосед, перехватив мой взгляд.

Будто я сам не вижу, что не военные. Военные я хорошо знаю – сам носил, одалживая у отца. И хромовые сапоги, и ботинки со шнурками, и уже, в последние годы, закрытые «старпёрки» с резинчатыми вставками по бокам, для старшего офицерского состава.

Мы выходим из общаги к травайной остановке.

Я с трудом удерживаюсь от смеха, глядя, как чапает Арканя в коротких, дудочками, заграничных штанах и нелепых в своей массивности «штатских» туфлях на резиновом ходу.

Стиляга!

С воем притормаживая, подходит трамвай. Мы взлезаем на площадку. Там новшество: в самом центре площадки установлен некий постамент, а на нём какая-то хрень из прозрачного плексигласса с покатыми стенками и прорезью наверху. А сбоку – рулон трамвайных билетиков.

Самообслуживание. Вбрось три копейки и оторви себе билет.

Вишь, чувачок!.. говорит Арканя, улыбаясь слегка – отчего тонкие его усики растягиваются, как меха у гармошки… Сознательность у граждан!.. достигла апогея!.. Нам уже доверяют на целых три копейки!..

Он вытаскивает из кармана монету, звучно стукает её ребром по копилке из плексигласса рядом с прорезью. Вытягивает из рулона с полметра билетов. И преспокойно кладёт монету, вместе с билетной лентой, в карман своей сине-оранжевой куртки.

Я пугливо озираюсь – не увидел ли кто. Ещё прихватят за мелкое хулиганство…

Чувачок… говорит с усмешкой Арканя… Не х'eзай. Я вон специально ноготь отращиваю, чтоб им стукать, вообще вместо монеты…

Он показывает мне, подёргивая снизу вверх, указательный палец, с уже довольно длинным и не очень чистым ногтем.

А билетики будем через локоть мотать!.. добавляет Арканя и облизывается, как майский кот.

На повороте в сторону Карповки мы спрыгиваем с трамвая и споро движемся к площади Льва Толстого. Там чуть направо по Кировскому, и вот уже серое мрачное здание Промки смотрит на нас негостеприимно через дорогу.

У входа я вижу афишу. Сегодня у нас во Дворце культуры и отдыха Промкооперации танцы! Играет эстрадный оркестр под управлением Иосифа Вайнштейна.

Суки!.. говорит с весёлым возбуждением Арканя, тыча пальцем в афишу… Связать бы их всех хуями, и в Неву!.. Эе-страд-ны-ий оркестр!.. А по-честному «джаз» написать – слаб'o!..

Мы входим в зал. На паркете близ сцены кучкуется негустая толпа. Много стиляг, одетых вроде Аркани, в коротенькие дудочками штаны… с бриолиновыми коками над зеленоватыми лбами. Какие-то странные бородачи с подозрительно еврейскими носами… Девицы, обвешаные сиськами и задами, в заграничных капронах без швов под юбчонками типа «условный противник».

На сцене сидят оркестранты, придерживая сияющие золотом трубы. Я вижу гнутые, как английская буква «S» саксафоны разных размеров. Корнеты. Тромбоны. На самом видном месте сидит какой-то взъерошенный парень за грудой барабанов и медных тарелок. А справа в глубине сцены скромно придерживает огромный контрабас совсем ещё мальчик с непомерных размеров кистями, будто пересаженными от какой-нибудь гориллы.

Народ в зале одобрительно зашумел и нестройно захлопал. На сцену перед оркестром вышел плотно сложенный, нестарый ещё человек с курчавой шатеновой шевелюрой над чуть пухлым округлым лицом.

Вайнштейн!.. с восторженным уважением выкрикивает негромко мне в ухо Арканя… Чувак!.. железный лабух!.. Он бы в Штатах вошёл в десятку, как Бени Гудман! Или Дюк Эллингтон!..

Имена эти не говорят мне ровно ничего. Впрочем, о Дюке Эллингтоне я вроде бы слышал: «Караван»?..

Караван!.. сказал флегматично Вайнштейн и повернулся к залу спиной.