Я молчу… под животом у меня обмякает тяжёлая плоть. И возникает какой-то опасливый холодок…
Не продам… шепчу я в ответ… Ты не бойся, скажи!..
Она поднимает нерешительно руку с зажатым в ладони листком бумаги.
Я тебе верю… шепчут её губы.
И с застенчивой благодарностью целуют меня в скулу.
Я осторожно выпрастываю из сжатых пальцев незнакомки смятый листок разлинованной в клеточку бумаги, явно вырванный из школьной дешёвой тетради.
Ну и почерк!..
Кривые торопливые строчки будто налезают одна на другую. Я с трудом разбираю буквы…
Что-то ничего не прочесть мне… говорю я огорчённо… Ну и почерк. В глазах рябит… И вообще, ты бы лучше успокоилась и просто рассказала, в чём дело…
Брата моего Димку на Кубу!.. услали!.. всхлипывая, шепчет отчаянно девушка и снова утыкается мокрым носом мне в грудину, прямо в уже расплывшееся по рубашке тёмное пятно.
А-фи-геть!.. бормочет в остолбенении мой внутренний голос… Меня бы кто послал туда!.. а эта дурёха мне сопли развешивает на груди!..
Перед моим внутренним взором встают вдруг оперённые, будто головные уборы индейских вождей, верхушки пальм на фоне багровых революционных закатов… Одетые в зелёные армейские куртки «барбудос», Фиделевы партизаны – молодые, густо загорелые… улыбки будто клавиатура аккордеона и поднятые над головами в братском приветствии автоматы… гибкие развесёлые негритянки с невыносимо желанными задницами… белый песок на пляже Копакабана!.. впрочем, стоп, это уже не на Кубе… хотя чем песок хуже на Кубе?.. Мне вдруг нестерпимо захотелось туда, на Остров Свободы, строить с этим знойным народом настоящий, душевный социализм… не это гнилое беспросветное дерьмо, в которое всё давно уже вылилось и застыло гранитным навозом у нас…
Но я знаю, что никто меня
туда не пошлёт. И не мечтай. Будешь тут всю жизнь притворяться, что строишь их светлое завтра, пока не сдохнешь. А тогда эту эстафетную палочку всунут по самое немогу твоим деткам – если по глупости нарожаешь новое поколение октябрят…И чего ты тут слёзы распустила?.. говорю я тихо в недоумении… Да меня бы кто пустил – я б на камере от грузовика туда поплыл!..
Но эта дурёха, услышав мои слова, начинает реветь как белуга.
Наа!.. прочита-ай!..
И теперь сама уже суёт мне в руку этот смятый, покрытый детскими каракулями листок, явно вырванный из потрёпанной школьной тетрадки.
Я всматриваюсь в налезающие одна на другую строчки, написанные явно второпях или в отчаянном страхе.
А может, и в том и другом.
Я снова и снова перечитываю эти кривые торопливые строчки. Что за бред?.. Какие пароходы, какие ракеты?
Мистификация…
Тося!.. говорю я в недоумении… Это хуй… кхм… фигня какая-то, а ты вон вся на слёзы изошла, и меня в них утопишь скоро. Ты всерьёз принимаешь эти каракули сумасшедшие?..
Она вырывает у меня из пальцев листок и не глядя суёт в карман своего плаща.
Петька не сумасшедший… А ты просто ничего не понимаешь…
Девушка говорит это каким-то вдруг спокойным, отрешённым голосом.
Никто ничего не понимает… и не знают… И понять не хотят…
Ну так ты объясни мне!.. с жаром говорю тихо я, прижимая девушку ещё крепче к себе и ощущая, как её тугие немалые груди расплываются у меня по рёбрам.
Брат мой, Димка, служит в ракетных войсках… А Петя этот, он там при штабе в придурках, все слухи первым узнаёт. Понимаешь?.. Он со мной в одном классе учился, ну и…
Тосино лицо вдруг краснеет.
Ты только не подумай… говорит негромко она, опустив глаза… У меня с ним ничего не было… такого…
Она вдруг, будто опомнившись, решительно высвобождается из моих рук.
Пойду я… говорит девушка, оглаживая примятый плащик… А ты того… никому ни слова, ладно?
Не сомневайся… говорю я и ощущаю, как холодит мне грудину мокрое пятно от её слёз.
Как тебя хоть зовут?.. спрашивает она, уже уходя и вдруг обернувшись.
Я называю себя.
Тося кивает в ответ.