Бульвар Молодых дарований

А общага, что ты спрашивал, помнишь?.. вот она…

И добавляет с чуть лукавой улыбкой, промелькнувшей, как луч солнышка сквозь серую тучу, на запухшем от слёз лице:

Ежли вдруг что – я на самом верху, комната номер девять… Спросишь Никонову Антонину…

Я долго смотрю ей вслед…

Потом поднимаю авоську с бутылками и решительным шагом направляюсь к площади Льва Толстого.

Чувствуя, как всё туже сводит от голода мне живот.

И как подсыхает и вскоре перестаёт ощущаться влажное пятно от слёз девушки у меня на груди.

Лекция профессора Петруччи

Вопрос: Какая разница между котлетами и биточками

в нашей столовке?

Ответ: В биточках 95 процентов сухарей, а в котлетах – 96.

(Из студенческого фольклора 1-го Медицинского)

Женские слёзы – страшная сила…

Валяюсь я теперь в нашем изоляторе для студентов, с каким-то паскудством вроде коклюша. Или скорее бронхита. Просквозило гнилым питерским ветром… наверное через мокрое то пятно, которое неделю назад мне девочка на груди оставила… А может, вспотел, обожравшись студня с батоном на радостях, что та тётка бутылки приняла и как есть, до копеечки, рассчиталась.

А теперь вот результат. За грудиной хрипит при каждом вдохе, и кашляю аж до слёз.

Лежу в больничке нашей институтской для студентов, совсем один. И от нефиг делать читаю наставления Брюсова Валерия, о том как пишут стихи. Ямбы там, хореи…

И вечность простоит у озера Мерида

Гробница царская, святая пирамида…

Тьфу!..

Стук осторожный в дверь. И заходит жирный араб, из наших иностранных студентов. Тот самый, с которым мы в столовке за одним столиком обедали вроде с неделю назад.

Ливанец, что ли. Кольцо толстенное золотое на пальце, с чем-то вроде печатки. Прямо перстень.

Я ел тогда свою куцую котлетку, глядя застенчиво в тарелку. А этот ел глазами меня. Глаза у него как сливы – большие, чёрные, на выкате. С жирным блеском.

Странный тип.

И теперь вот заходит он, большой, с лицом прямо коричневым от загара на их Средиземном море… и ставит на тумбочку передо мной коробку, перевязанную красивой шёлковой ленточкой.

Это тибе от меня такой маленьки подарок!.. говорит он и садится сбоку на мою постель. В палате у меня кровать и тумбочка. И всё – ни стула, ни табуретки.

Зачем ти тут заболел?.. Я искал тебья там в столовая, нигде нет. Патом эта твой… Валя!.. сказал ти в эта болница лежиш, адин скучна…

Я смущённо (и чего ему надо, этому толстому?) развязываю красную ленточку и открываю коробку.

Там настоящий сливочный торт!

Аромат шоколадный выползает из коробки густыми клубами.

Ну зачем ты это?.. невольно глотая слюну, говорю нерешительно я… Это ж какую кучу денег стоит!.. И небось, в Елисеевском покупал, где ж ещё…

А!.. говорит он пренебрежительно и отмахивает рукой с жирно-матово сияющим перстнем… Это какой денги?.. Это смешной денги!..

И поколебавшись на миг, вдруг оглаживает ласково мою руку.

Мне лень снимать его пухлые волосатые пальцы с плеча. Да и пусть себе. Может, у них там в Бейруте так принято выражать сочувствие? И нас же учат, что надо быть всячески дружелюбными к иностранным студентам.

Хинди-руси пхай-пхай, одним словом…

А у тебя что, такая большая стипендия?.. спрашиваю я с интересом…

Ливанец улыбается и выкатывает в иронической гримасе свои глаза-сливы.

Очен ба-алшой!.. говорит он, почему-то с иронией… Цели девяносто рублей…

Ох, ни фига себе!.. думаю я… Даже больше, чем у этих гедээровских фашистов, что у нас в общаге занимают целый этаж, самый верхний.

Нас туда вообще не пускают, но буфет в общаге один. И эта зажратая на своей огромной стипухе немчура (говорят, им по семьдесят три рублика платят!) рассиживается часами целой оравой за столом, на котором дымится гора сарделек. Бабы жирножопые, аж глютеусы свешиваются с обеих сторон стульев. Чего-то обсуждают, хохочут… и смотрят с откровенным презрением на нас.

А мы что? У нас стёпа на втором курсе двадцать четыре рэ пятьдесят коп. В аккурат на полмесяца нормальной, без голода, жизни. И сидим мы в углу, с одинокой сосиской на троих, вприкуску к бесплатно наваленному горкой ломтями чёрному хлебу. Тётки-буфетчицы народ сердобольный, да и каково им-то, войну пережившим и это немецкое «бабка-давай-курка-яйка!» помнящим – каково им смотреть на обжорство это нахальное, и на нас тощеньких и голодных. Вот и кладут нам, что могут – хоть хлеба в живот напихать…

Но у этого-то жирного араба, с его перстнем в пол-кило золота, у него, оказывается, стёпа ещё покруче, чем у шумливых гестаповцев из общаги. Да я после института столько получать не буду: семьдесят рэ тебе в зубы – и спасибо родной партии за счастливое детство…

Нежданный посетитель истолковывает моё долгое молчание как-то по-своему.

Тибе наверно денги нет совсем?.. говорит он, нахмурясь… Балной, кушать надо хорошо. Вот возми!..