Бульвар под ливнем (Музыканты)

- Где?

- В протоколе истории, уважаемая Вера Александровна.

- Вы хотите, чтобы и мы все в историю? - не сдавалась Верочка, пощелкивая шариковой ручкой, как винтовочным затвором в тире.

- Помилуйте, Вера Александровна, при жизни нам всем стыдно на это претендовать, не этично.

Верочка промолчала.

- В колокола звонят... так сказать, вечерний звон! - Старик покрутил в воздухе палочкой, будто погонял возницу своей кареты. Он был в прекрасном настроении.

Кира Викторовна вскочила и взволнованно сказала:

- Моя вина! Но я продолжаю настаивать...

- Успокойтесь, - сказал директор.

- Мы все уже уладили, - сказала Верочка.

- Да-да. Мы это быстро, - кивнул директор. - С утра прямо извинились перед театром.

- И Управлением общественного порядка, - сказала Верочка.

- Да-да. Очень милые люди. Имеют собственный духовой оркестр.

- Мои скрипачи будут выступать! Первый редут... последний! "Олимпийские надежды". Мне все равно! - Кира Викторовна села на место, решительная и непреклонная.

Директор уже опять не хотел быть директором.

- А мне нравится, когда колокола, - прозвучал насмешливый голос Ипполита Васильевича.

- Надо воспитывать, а не только экспериментировать, - сказала Евгения Борисовна. - Я предупреждала Киру Викторовну, эсперимент... психология...

- Психология - тоже воспитание. А еще и двойки ставить надо.

- Ипполит Васильевич, - вмешался в разговор преподаватель музыкальной литературы, "музлит", - вы Юре Ветлугину поставили двойку за сочинение по полифонии. Переживает.

- У меня других отметок нет - два или шесть. Вот моя фортификация!

- Ну а... - начала было Верочка.

- Что, Вера Александровна?

- Вы говорили, он увлекается полифонией. Имеет собственные мысли о Беле Бартоке. Вчера только.

- Я музыку преподаю, а не стрельбу по мишеням. Можно десять очков выбить без огорчений. А музыка требует огорчений, и Кира Викторовна права, когда она их так вот... не по шерстке. Права. Одобряю! Шуман сказал: "По отношению к талантам не следует соблюдать вежливость". - Старик сердито ударил палкой об пол. - Никакого слюнтяйства! Тогда рождается индивидуальность. Вот он знает, учился у меня. - Ипполит Васильевич показал на директора. - Двойки имели. Сева?

- Имел, - сказал директор и слегка по привычке вздрогнул.

- То-то, - сказал Ипполит Васильевич.

Директор, как и Верочка, на всякий случай промолчал.

- Кто может сразу на шесть, тот получает два, потому что старается продемонстрировать хороший вкус к музыке. А подлинный талант должен научиться плевать на так называемый хороший вкус! Тогда я спокоен за его будущее. Вы самобытный музыкант, Сева, и, кажется, самобытный директор тоже.

Старик закрыл глаза и отключился от происходящего, поехал куда-то в карете. Его любимое занятие - так уезжать со всех заседаний и педагогических советов.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

По главной лестнице Малого зала консерватории поднимались композитор Савин-Ругоев, органист-англичанин, переводчица и официальные лица работники Госконцерта.

- Мистер Грейнджер никак не может привыкнуть, что у нас органы не в храмах, а в концертных залах, - сказала переводчица, изящная белокурая девушка. - Органист рядом с публикой, для которой играет, и он артист; поверьте, - это большое удовольствие. Органист - подлинный участник концерта. - Переводчица улыбнулась. Она не только передавала содержание того, что переводила, но старалась передать и эмоциональную окраску.

Мистер Грейнджер энергично кивнул. В темно-синем камзоле, высокий, сухощавый, коротко стриженный.

- И потом, аплодисменты... В храмах они запрещены, - сказала переводчица. - Мистер Грейнджер счастлив был выступать в Советском Союзе. Он постоянно чувствовал публику. Был прямой контакт. Орган приравнен к концертным инструментам.

Мистер Грейнджер опять энергично кивнул.

Савин-Ругоев, мистер Грейнджер и официальные лица вошли в Малый зал. Навстречу им направились Всеволод Николаевич и Ипполит Васильевич.

В глубине сцены была полуоткрыта дверь, и через нее в зал смотрели молодые аккомпаниаторы. Обсуждали.

- Читала беседу с журналистами? Его спросили: "А разве Баху не понравился бы рояль?" Он ответил: "А разве Рембрандту не понравился бы фотоаппарат?"

- Посмотрите на Ипполита: кавалерист!

К наблюдательному пункту подошла Евгения Борисовна:

- Серьезнее надо быть.

- А мы серьезные, Евгения Борисовна.

- Не чувствуется. - Евгения Борисовна посмотрела на Киру Викторовну.

Кира Викторовна нервничала и не пыталась этого скрыть. Около Киры Викторовны стояла старушка, преподаватель хорового класса. Прижимала к груди пачку нот, футляр с очками и камертон.

- Этот мистер... - бормотала старушка. - У ребят руки и ноги отнимутся. Кирочка...

Евгения Борисовна подошла к Кире Викторовне:

- Снимете своих из программы?

- Нет.

- Ладя Брагин еще не пришел. Я проверяла.

- Знаю. Я тоже проверяла.

- Снимите.

- Благоразумие губительно для музыки. - Ничего иного Кира Викторовна сейчас ответить не могла.

- Господи, Кирочка... - бормотала старушка. - Отчаянная вы душа.

У наблюдательного пункта толпа увеличивалась. Всем любопытно было поглядеть в зал. Концерт на высшем уровне. Не Москва ль за нами!