Бульвар под ливнем (Музыканты)

— Стиль, — сказал он, — это сам человек. Это слова Бюффона, и я с ними согласен. В общем-то, буквально — заостренная деревянная палочка, которой писали римляне. Stilus. На вощеных дощечках. Перевернуть stilus означало у римлян стереть написанное обратным, тупым концом палочки. Поэтому Ауэр и говорит, что скрипач переворачивает stilus, когда вносит исправления в свою игру… Генрих Эрнст техникой ослеплял публику, о нем Берлиоз сказал, что он играет в кости алмазами… — Валентин Янович помолчал, как бы выбирая, кого бы еще назвать. — Пуньяни, Иоахим, чешский Паганини — Кубелик, Сарасате. Каждый из них эпоха, стиль. О Виотти говорили, что он водил по струнам смычком из пуха, но управляла смычком рука Геркулеса. Тоже совершенно индивидуальный стиль. Разговор этот достаточно серьезен. Мы еще будем к нему возвращаться, и не раз. Вы меня понимаете?

— Да, — кивнул Андрей.

— Что вы мне еще покажете сегодня?

— Два этюда.

— Пожалуйста.

Андрей коснулся смычком струн и тут же сам почувствовал полноту и силу звука. Идет, идет звук! Какое счастье. И пальцы. Даже третий, за который он боялся последнее время. Легко и четко, как молоточек, бьет по струне. Летят ударные, отскакивающие ноты. Те самые, о которых он мечтал всегда. Те самые. И все открыто, динамично. Он сам это чувствует. Он сам! Потому что все это проходит через него и рождается им. Каждый оттенок в обтяжку. Звучащая атака! Только бы это не ушло! Не упустить бы! Не потерять. Он победит. Сейчас. Вот, вот… Прослушивание в Консерватории. На Союз. Он переворачивает stilus, он стирает все, до сих пор им написанное!..

На струнах — рука профессора. Андрей опускает смычок.

— Несколько дней попрошу вас не играть.

Андрей смотрит на профессора.

— Вы слишком сейчас счастливы, даже для скрипки.

— Валентин Янович, — сказал Андрей. — Я как никогда… Я…

— До конкурса два серьезных прослушивания. Это марафон. Вы понимаете?

— Понимаю.

— Остановись, мгновенье… На это я бы не хотел рассчитывать. — Потом Валентин Янович сказал: — Только на это. Почитайте хорошие книги. В эти дни без скрипки. Кого вы любите из поэтов?

— Блока.

— Кстати, Блок утверждал, что у поэта нет карьеры, а у поэта есть судьба. В полной мере относится и к музыкантам.

Сегодня у Андрея по расписанию еще были лекции — инструментоведение и история первой русской революции 1905 года. Зачеты он сдал. Два дифференцированных с отметкой и три простых.

В Консерватории во время сессии шумно, как в школе. В библиотеке народ, у врача-фониатора, на кафедрах, в учебной части, у кабинетов деканов.

Появились в газете призывы: «Звучи вокально!», «Играй с листа, а прима виста (с первого взгляда)». «Отлично и хорошо — это знак качества. Удовлетворительно — взятие на поруки. Неудовлетворительно — повторный вызов с подпиской о невыезде». Хотя газета и называлась вполне серьезно — «Советский музыкант» и была печатным органом Консерватории. Многотиражка. Ее вывешивали по четвергам, когда она выходила из печати. И возле нее тоже собирались толпы, совсем как около «Мажоринок».

В коридорах и на лестничных площадках было запрещено играть на инструментах, но ребята потихоньку играли. В особенности на лестничных площадках перед лифтом и сбоку от раздевалки. Спорили здесь и курили. Перед экзаменами и зачетами споры были со всевозможными цитатами и ссылками на знаменитых авторов и музыкантов. Горели все лампы над всеми расписаниями.

— Нельзя быть сытой мышью в искусстве! — кричал студент в кедах и с брелоком, который у него висел спереди на брюках, зацепленный за петельку для пояса. Брелок был похож на маленькую гирьку.

— Во всем должен быть инстинкт, — сказал кто-то.

Прежде Андрей обязательно ввязался бы в разговор, но сейчас ему было не до того. Сколько это, настоящий марафон, 42 километра? И еще 200 метров, кажется. Нет, там какое-то неровное число. Андрей выйдет таким, каким требуется для марафона. И стихи он сейчас с удовольствием почитает, и на лекциях посидит, тоже с удовольствием. И успокоится.

В коридоре на Андрея чуть не налетела девушка с фортепьянного факультета.

— Тебя на конкурс? Поздравляю.

— Я не выиграл еще и первого тура.

— Выиграешь. У тебя запас прочности.

— Перестань.

— Ладно, суеверный! — Она заспешила дальше по коридору.

Андрей посмотрел ей вслед с ненавистью.

Подошел к Андрею Родион Шагалиев, тоже скрипач с первого курса. Занимается у профессора Быстровой. В синем «клубном» пиджаке-блейзере с рельефными, как монеты, пуговицами. Родион Шагалиев чем-то отдаленно напоминал Ладьку.

— Дубровник — это красота. Читал? Город-музей.

— Не читал. Слышал, — ответил Андрей. — Ты не помнишь дистанцию марафона — сорок два километра, а сколько метров еще?

— Не помню. Бикилу помню. Он теперь парализован. Вот бегал! А зачем тебе?

— Буду бежать, — сказал Андрей. — С тобой вместе.

— А-а, понимаю. Побежим.