Бульвар под ливнем (Музыканты)

Андрей шел от Риты, думал: что на нее похоже, а что не похоже? Когда же он, в конце концов, узнает Риту, поймет ее до конца? Убедится, что она серьезно относится к нему и к его словам, ведь он ее любит. Андрей вдруг загадал: если он победит на конкурсе, то приедет и… как это там… сделает предложение. Рита сказала, что он победит, что она верит. И он победит. Теперь обязательно. Теперь просто окончательно! И все.

Андрей взглянул на часы — пора было к Валентину Яновичу. Но Андрей решил еще немного пройтись, чтобы успокоиться, чтобы Валентин Янович опять не сказал: «Вы слишком сейчас счастливы, даже для скрипки».

Глава четырнадцатая

Дом номер тринадцать. Он опять был перед Ладей. Памятник Чайковскому, широкая — с двух сторон — дорога к подъезду. Афиши. Их много. Концерты. Их тоже много. Мемориальная доска: «Здесь жил и работал профессор Гедике». Колышется на асфальте сизая поляна голубей. Все, как было всегда. На улице и у подъезда под широким навесом ребята, разговаривают, показывают друг другу учебники, тетради с записями, ждут новостей. Слухи, домыслы, предположения. Каждый написал заявление: «Прошу допустить к вступительным экзаменам».

Недалеко от входа стояла Кира Викторовна. Нет. Она не стояла, она ходила широким шагом туда и сюда, громко стучала каблуками. Мужские часы перекрутились на руке.

Ладя вдруг испугался встречи с Кирой Викторовной и всего, что ему предстояло в Консерватории. Может быть, это произошло оттого, что он так и не решил, в каком же качество он вернулся. Или он просто боится обнаружить себя, что-то сказать о себе, хотя бы раз в жизни?

Ладя подошел к Кире Викторовне. В руках он держал скрипку. Кира Викторовна взглянула на него, и он понял, что она его давно заметила. Смущенный и неуверенный в себе, Ладя улыбнулся, повел плечами. Кира Викторовна ждала от него каких-то первых слов.

— Задержался вот немного… — Ладя попытался сказать это так, как будто не было цирка, поездки по стране, села Бобринцы и всего прочего. Как будто он все тот же и как будто он с Андреем только вчера был у нее на даче в Марфино, а сегодня пришел, как и договорились. Немного вот задержался. Пустяки. Пять минут.

Из-за Ладькиной спины выглянул Павлик Тареев.

— Мы к вам домой приходили, — сказал Павлик. — Вас не было. Но я его прослушал. Вы не волнуйтесь.

— Спасибо, Дед, — сказала Кира Викторовна. — Все в порядке.

Потом Кира Викторовна взяла за руку Ладю и молча повела его. Она была счастлива, что он пришел, вернулся, что его можно повести вот так, крепко держа за руку, на второй этаж к белым дверям с бронзовой ручкой.

Самолет закончил разбег и поднялся в воздух. Горит предупреждающая надпись: «Пристегнуть ремни. Не курить». У Андрея во рту жевательная резинка. Дал Родион. Сказал — помогает, чтобы не закладывало уши. Аккомпаниатор Тамара Леонтьевна, которая летела вместе с Андреем, сидела от него через проход. От жевательной резинки она отказалась. Она взяла у стюардессы с подноса мятный леденец.

Тамара Леонтьевна работала у Валентина Яновича уже много лет. Еще когда училась Кира Викторовна. Она всегда выезжала со студентами на международные конкурсы. Она была счастливой тенью Валентина Яновича.

Рядом с Андреем сидел толстый пассажир. Он держал во рту коротенькую и толстую трубку и ждал, когда погаснет сигнал, запрещающий курить.

Самолет медленно разворачивался. Андрей смотрел в окно на аэродром, на город. Было светлое и прозрачное утро. Город вдалеке и аэродром были светлыми и прозрачными. Может быть, удастся увидеть «чертово колесо»? Рита Андрея не провожала, не смогла. Что-то важное было назначено в институте. Так хотя бы это колесо…

В боковой сетке аккуратно лежала скрипка. Струны проверены, взяты запасные, отличного качества — фирмы «Пирастро». На смычке натянут новый волос. Был засыпан сначала порошком канифоли, потом погрет над пламенем спиртовки и натерт канифолью фирмы «Селвейс». Это сделал Володя из консерваторской мастерской. Ему доверяли свои смычки Коган, Третьяков, Гидон Кремер, Владимир Спиваков. Привел он в порядок и смычок Андрея. Хороший смычок — это важная деталь в успехе скрипача. Настоящий смычок лежит в руке как птенец — тихо и чуть испуганно.

Валентин Янович, прощаясь с Андреем, велел запомнить ему слова опытных музыкантов, что перед выходом на эстраду нужно помешать «выскакивать» в сознание разрозненным кусочкам произведения: идти на эстраду должен «дирижер», собирающийся управлять исполнением, а не беспорядочная толпа «оркестрантов», думающих каждый о своей партии.

Надпись, запрещающая курить, погасла. Толстый сосед немедленно вытащил из кармана зажигалку и закурил трубку.

Андрей опять выглянул в окно. Город затягивала легкая облачная пелена. Город оставался, а Андрей Косарев, студент второго курса Консерватории, улетал впервые в жизни за границу, на свой первый в жизни международный конкурс. Права была его мать, которая на прощание шепнула: «Я в тебе не ошиблась». Для нее он действительно превратился в дорогую вещь, почти в такую же, какая была у него в руках, в скрипку Страдивари.