Бульвар Постышева

Когда расцвело, «упыри» оказались довольно милыми людьми, слегка побитыми, но уже идущими на поправку бедолагами — хуже всего и всех здесь выглядел (и имел состояние здоровья) Архип. Он так и не понял — спал он или продолжал драться, или всё ещё сидел на операционном кресле, или спорил с ментами, что ружье они ему обязаны вернуть, или серое утро в больничной палате ему только снится и эти люди в пижамах с разбитыми лицами.

Но утро пришло, как назло, солнечное, летнее, с шумным гомоном птиц за окном, с привкусом крови во рту, с раскалывающееся головой, со жжением в левой руке «в районе локтевого сустава», с болью в правом боку, с нетерпимым желанием курить, хотя и дышать-то было не легко!

Морда Архипа, надо сказать, представляла из себя ни столько жалкое, сколько смешное зрелище: глазенки превратились в узкие щёлочки над надувшимися синюшными щеками; нос разбарабанило до невероятных размеров, где каждая пора напоминала кратер вулкана (даже Архип это видел) и из носа торчали куски окровавленной ваты; губы разбитые, опухли и стали варениками; перемотанный верх головы и заклеенная пластырем переносица превратили его шарабан в самодельный шлем лисихинского мотоциклиста. В общем, хреново он выглядел — даже родная «матушка» его бы не узнала. Да, он сильно заболел! Вот так! Нормально сходил за «Клеопатрой»!

Капельница — собака — ещё не кончилась! Рука под иглой онемела.

В восемь часов пришел врач.

— Как? — спросил он.

(Теперь врачом был мужчина).

— Хор! — ответил Архип.

— Не понял, — сказал врач.

— Жаль, — сказал Архип.

— Ну, пошли на перевязку, — врач выдернул иглу из вены, приложил мокрую ватку.

Архип согнул руку, придавил ватку, почувствовал, как побежали мурашки по руке.

Врач помог ему подняться.

Кровь ещё текла в глотку — Архип чуть не подавился.

Нежадно и обильно смочив перекисью вату, торчащую из носа, врач немного расшатал тампоны, потом резко выдернул один.

Боль прошпилила мозги!

— Блядь! — непроизвольно вырвалось у Архипа, и он крепко схватил подлокотники.

— Спокойно, — сказал доктор. — Ещё одну.

И вырвал второй кляп.

Подлокотники чуть не раскрошились под давлением пальцев.

Кровь потекла из носа. Пришлось тут же втыкать новые.

— Хреново, — сказал доктор, — не останавливается. — И пошатал двумя пальцами переносицу, что показалось Архипу наглостью.

— У меня вот здесь боль адская, — сказал Архип, показывая на правый бок.

Доктор потрогал, определил перелом ребер, сказал, что нужно сделать рентген, сказал, что это чуть позже, а пока…

Поменяв повязку на голове (ухо горело, но, «кажысь, хрящ прирос на место», как сказал доктор), осмотрев швы на переносице, перебинтовав заново руку, доктор, казалось, выполнил положенную процедуру. Сделав шаг назад, он посмотрел на Архипа. Скрутив губы дудочкой, потерев нос, врач пробурчал: «Н-да, уж», и пошел в угол кабинета, где стояли стол и шкафы, заваленные бутылочками, пузырьками, коробочками и коробками, и множеством (беспорядочно торчащих отовсюду) рекламных листовок известных фармацевтических фирм.

Он что-то помараковал у прозрачного «шкапчика» с лекарствами и никелированными банками, достал какой-то пузырек, набрал из него светло-зеленой жидкости в шприц, и предложил Архипу встать и приспустить штаны.

Архип повиновался, за что и получил укол.

— Ладно, — выдохнул доктор. — Нужно будет ещё прокапать. Идем в палату.

В девять притащился легавый.

— Где моё ружье? — сразу ему задал вопрос Архип, находясь в состоянии нового капанья кислого амина и капрона.

— В дежурной части, до выяснения обстоятельств, — ответил молодой милиционер.

— Вы мне какую-нибудь бумажку выпишите, что оно у вас. А то у меня могут начаться проблемы.

— Выпишем, выпишем. Всё выпишем. Проблемы у тебя уже начались.

— Не смеши, я не сделал ни одного выстрела, а нож в меня воткнули, — и Архип приподнял перемотанную руку. А потом разозлился и добавил: — Мы, что на «Ты» перешли?

— Виноват, — штампованно ответил дознаватель.

— Ещё как! — подтвердил Архип. — Показаний давать не буду — болен! После переговорим. И ружьё мое не потеряйте?

Милиционер был бессилен, что-либо сделать, хотя обозначил попытку, все-таки мирно (под протокол) побеседовать. Начал заходить издали.

— Слушай, голова кружиться, не соображаю — могу такого нагородить. Поймали наркоманов? — вставил Архип в паузу между его мягких вопросов.

— Одного поймали со сломанной челюстью.

— Кто такой?

— Седой, пожилой, в клетчатой рубахе, — зачем-то про рубаху сказал милиционер. — Был такой?

— Нет, — ответил Архип. — Кажется, не было. Там все молодые были.

А на душе просто расцветали сады — сломал, значит, челюсть! Это я его прикладом! Это хорошо! Значит, возможно, где-то в соседней палате лежит. Не один я маюсь! И тут же пришел вопрос:

— Мне бы посмотреть на него, в какой он палате?

— Он не здесь, он на рынке.

Ещё лучше! У Архипа, честно говоря, не было желания лежать с ним по соседству и, вообще, общаться с ментами.

— А как Ринат? Жив татарин? — вспомнил Архип.

Он почему-то был уверен, что Рината уже нашли. А как иначе? Ринат должен объявиться, а то, действительно, с оружием могут быть проблемы.