Бульвар Постышева

Часа в два ночи он проснулся и почувствовал, что дышится легче — кровь уже не текла в пищевод. О, облегчение. А то, знаете, как уши глохнут, когда с закупоренным носом, приходится глотать свою кровь (и вонючую уху, вперемешку с больничной котлетой, и домашний морс, кстати говоря, с курицей, сваренной мамой). Слава Богу! А то пришлось бы завещание писать, как сказала врачиха. Настроение просветлело. Архип вдруг понял, что капельницы рядом (и внутри его) нет, видимо, убрали, когда он спал. А что Юлька не звонит?

Архип взял с тумбочки телефон. Семь пропущенных вызовов. Он не слышал звонков, поставив телефон на вибрацию. Но представил, как он (телефон) раздражал соседей, когда его (телефон) трясло на тумбочке. Но соседи, спасибо им за терпимость, промолчали и не расплющили его (телефон) об пол. Архип улыбнулся (в душе) — все вызовы от Юльки. Он набрал текст: «Прости, спал, не слышал. Утром позвоню, чтобы не будить соседей. Кровь перестала. Всё хорошо. Спи!» Он точно знал, что она не спит. Теперь — будет!

Ответ пришел: «60 баллов, зачислили!»

Молодчина, Заяц!

Положив телефон, он взял блокнот и ручку. Спать не хотелось. Голова, правда, гудела, но спать не хотелось. От нечего делать, бессвязно, он стал писать все, что пришло на ум: «Лом. Лоск. Люфт. Ваффэ. Люк. Глюк. Сон. Слон. Слоняра! Слюн. На!» и завершил всё это некорректно: «Фуйня!» Да, брат! Некрасиво! Да, вы — пессимист, батенька! А как же? (кто-то внутри больной башки затеял диалог). Потом всё стихло, Архип подумал и стал писать, уже более осознано и остервенело: «Идет всё на Х….» Зачеркнув букву «Х», он рядом подписал «Икс». О! Точно! Теперь буду всегда писать слово «Икс» вместо Х… — тоже ведь, на три буквы. И читатель не оскорбиться. Точно? Правильно!

Архипу понравилась эта идея, и он с ходу накидал:

Сосите Икс!
Что я ещё могу сказать?
Мне нечего оставить людям!
И нет охоты оставлять —
Сосите Икс!
— так лучше будет!

(Но чем заменишь слово «блядь»?)

Улыбнувшись самому себе на свою бесстыдную проделку, он сглотнул для контроля, и, не почувствовав вкус крови, наконец-то лег и растянулся на кровати, и быстро по-настоящему заснул.

Блокнот свалился на пол.

На следующий день оказалось, что ухо приросло, из носа выдернули окончательно вату, рука затянулась — всё пошло на поправку. «Как на собаке!» — довольно говорили сестры и нянечки. Правда, синяки под глазами были большие. Правда, болел бок и не давал ни вздохнуть, ни… кашлянуть. Правда, шнобиль был, как у негра — широкий и дырчатый. Правда, из переносицы торчали нитки. Но всё это было — чепуха! Чепуха! Процедуры ушли на задний план. Архип позвонил своему влиятельному другу, с которым он катался на корабле и стрелял по бутылкам из «Винчестера», и рассказал, что с ним произошло, попросив разузнать, что там с ружьём. Через пару часов ему сообщили, чтобы он не переживал, всё будет сделано, как надо. И он перестал переживать. Захотелось жрать и курить!

Когда врачи ушли домой, поздно вечером он вызвал тачку к больнице, свернул свои шмотки в пакет, попрощался с обитателями палаты и тихонько вышел за дверь.

Через секунду все-таки вернулся, приоткрыл дверь и, просунув распухшую голову в проем, сказал: «А я вас всё равно всех запомнил! Всех!» И весело, хоть и ни так быстро, как хотелось бы, Архип заковылял по сонной больнице к выходу — тачка ждала.

Пролетело лето

Наступила осень.

Юлька пошла учиться на свой психологический факультет и с жадностью впитывала знания. Архип чем мог, тем помогал ей, рассказывая всё больше про коммунистическую партию, с удивлением обнаружив, что Юлька (а значит и её поколение) ничего не знает про КПСС, а то, что ей известно — всё с ног на голову. Смешно.

Жили они по-прежнему вместе. А как теперь по-другому? Юлька две недели выхаживала Архипа, пока у него зарастали раны: принеси то, подай это… Она с готовностью помогала ему «встать на ноги», и ухаживала, как умела, даже, научилась хорошо готовить. Выходила.

Жизнь текла своим чередом.

Только Покуль всё требовал сдержать слово и написать про него, как про героя. И Архип честно пытался, но только бумагу изводил.