Бульвар рядом с улицей Гоголя

Первый раз за все время, что я здесь нахожусь, я попытался вспомнить, как тут оказался. В той жизни, в тот последний день, когда я себя помню до бульвара рядом с улицей Гоголя, тоже ведь никогда не думал, как я там очутился. Жизнь просто текла, иногда бурлила проблемами, словно река на порогах, бывало, и успокаивалась, но никогда я не размышлял, почему я именно здесь и именно сейчас. Так и с бульваром — казалось, он был всегда, и я всегда каждое утро покупал бутылку пива, пачку сигарет и беляш. Каждое новое утро я шел к реке или к дороге. Какое потрясающее открытие — так было не всегда! Погрузившись в размышления, я не заметил, что прошло несколько часов. Очнулся, только услышав громкий, даже резкий, но треснувший от старости голос: «А билет на выход покупать не надо, по-твоему? Я за тобой еще тысячу лет носиться буду?» Передо мной стояла бойкая энергичная женщина чуть старше меня. Она была из тех неугомонных женщин, что уже в двадцать пять лет ходят на собрания жильцов дома, они не дают покоя служащим ЖЭКа, они вызывают полицию, когда кто-то курит в подъезде, но при этом запросто могут со всем своим семейством усесться во дворе жилого дома недалеко от детской площадки, распалить мангал и до вечера жарить шашлыки, потребляя их под водочку, а на следующий день гулять с ребенком на той же детской площадке и орать на соседей, что, дескать, чего они тут устроили пикник с шашлыками: «Сейчас полицию вызову».

«Билет, говорю, покупать не надо?» — заорала она на меня. «Какой билет, теть? На какой выход?» — «Из троллейбуса!» — «Какого троллейбуса! У меня и денег нет!» — разозлился уже я. «Деньги, — женщина подбоченилась и посмотрела на меня, смягчившись. — Не помнит ничего, надо же. Сам все придумал и ничего не помнит. Так и собираешься по бульвару бродить, пока билет на выход не купишь? Или мне шофера позвать?» Я перестал понимать что-либо вообще и смотрел на женщину, не зная, что сказать. Она поняла, что я не собираюсь покупать билет на выход и, повернувшись в ту сторону, где дорога и курьер, охраняющий дорогу, так свистнула, что качнулись деревья. Уже через мгновение я увидел, как к нам бежит курьер и высокий грузный мужчина с рулевым колесом троллейбуса в руках. Я вскочил со скамейки, женщина схватила меня за рукав. Не без труда вырвавшись, я побежал в сторону дома.

Запах в квартире показался непривычным, но приятным, будто на кухне кто-то печет хлеб. Я рванул в комнату, здесь пахло сыростью, но не так, как пахнет в подвале или в жару после ливня, похоже на сырость только что выкрашенных стен. Посередине комнаты стоял мольберт с недорисованной картиной на нем: вот на картине бульвар рядом с улицей Гоголя, продавщица с беляшами, река и мужчина на набережной в сером костюме и в серой шляпе, вот на другом конце бульвара дорога, через дорогу переходит курьер с брендированным рюкзаком доставки еды. Карандашом на дороге обозначены машины, еще не оживленные красками. Площадь Ленина тоже есть, за ней все смазано, кроме четко прорисованного троллейбуса. Я посмотрел по сторонам. Пустая минуту назад комната наполнилась недорисованными картинами тут и там. Не закончена была ни одна.

Я почувствовал, как со спины кто-то подошел и нежно положил руки на плечи. Не стал оглядываться, я уже знал, что это женщина в красном разлетистом платье и в красных туфлях. Незаконченную картину этой женщины я заметил в углу комнаты. «Ты обязательно закончишь, допишешь, и я знаю, что это будет прекрасно, ты должен помнить, кто ты». — «Кто я?» — спросил я, то ли ее, то ли себя. «Художник, милый, ты художник». В другой комнате я услышал детский смех. И, конечно, понял, что смеется девочка лет семи с длинными белыми волосами.

Как одержимый, я рисовал весь оставшийся день. Я дорисовал дорогу с идущим по переходу курьером, я зажег у перехода зеленый свет светофора. Я пустил по дороге поток машин. За площадью Ленина появились люди, появились дома, магазины, а троллейбус подошел к остановке. Паром причалил к пристани. Мужчина в сером костюме и в серой шляпе поднялся на паром. На бульваре рядом с улицей Гоголя включили фонтаны.

Следующим утром я не стал покупать пиво, сигареты и беляш. С картиной я уселся на скамейке и стал ждать. Женщина пришла в тот же час, что и вчера, и сказала: «Ну что, билет на выход покупать будешь?» — «Буду», — ответил я и протянул ей картину. Не посмотрев, что нарисовано, она деловито пихнула холст под мышку и вытащила из кожаной черной сумки рулон троллейбусных билетов. Оторвала один и протянула мне. «На следующей выходи и никогда, слышишь, никогда больше не пытайся создать то, что не собираешься заканчивать, художник, а уж тем более не придумывай то, чего не сможешь объяснить. Троллейбус у него экзистенциальный, не приедет он у него никуда никогда!»