В восемнадцать Раечка влюбилась в экстрасенса, который обещал открыть ей чакры, а открыл необходимость двухнедельного посещения КВД. В двадцать пять связалась с Обнинскими солнцеедами, обучающими не только правильному поеданию солнечных лучей, но и подлунным путешествиям в любую точку пространства и, кажется, времени. В двадцать девять ушла с цыганами, и кто знает, когда, да и в каком состоянии, её бы нашли, не будь у неё такого хорошего брата. А Гулин был хорошим братом. Полковником юстиции, переживающим за мать, переживающую за дочь. Вот оно как в жизни бывает, вот такая вот пирамидка...
Только подустал Гулин быть её основанием. Ну хочет человек жизнь свою просрать в никуда - как ты ему, в конце концов, помешаешь? Сядет потом у разбитого корыта, патлы свои седые подерёт, на луну повоет, вспомнит где чего упустила - а поезд-то ту-ту. Кто-то это понимает сам, сразу, а в кого-то никакими путями, никакими силами не вобьёшь. Чтобы в сорок быть человеком, в восемнадцать надо не экстрасексами грезить, а вестибюлями юрфака. А в двадцать пять вести дела, а не глотать лучи и глюки... Плюс у баб, конечно, своя специфика, не хочешь вестибюли, вот тебе кухня, но ведь Раечке и это не по зубам, она и этого уж точно не просекает.
Нет, разумеется, никто не идеален, что-то да и у Гулина не срослось, есть проблемы и у него. Но он их решает и решит, даже ту, закоренелую, "лично-фронтовую". Любвей хватало, всякое бывало, но это был именно фронт, возня, перетягивание одеял, а хотелось уже и мира. И может быть, кстати, мир был не за горами. Появился кое-кто на днях. Майя. Кареглазая сказка. Вариант такой прекрасный, такой тихий, что казалось, это компенсация всех прошлых пустот и нелепых аттракционов.
И очень не вовремя, сегодня особенно не вовремя, вызвонила его мать с этим своим "Павлик, спасай Раечку" - Майя как раз была у него, и вот, вспуганной ланью упрыгала. Он ещё и не договорил, "мамкал" там что-то в трубку, а её уже и след простыл. Моментально, умочка, сообразила, что мужику сейчас не до неё будет. Редкие для женщины такт и прозорливость!
Гулин почти доехал, - если бы не пробка на Войтеховского, был бы уже на месте, - как мать снова позвонила.
- Павлик, ну ты где? - голос недовольный, но как-то поспокойнее.
- Да здесь уже почти. Что у вас?
- Павлик, мне страшно... Это всё? Она чокнулась?
- Да перестань, - поморщился Гулин. - Буду сейчас. Отбой...