Бумажная девушка

Лука перелистал роман, откусывая от сандвича. Он был не большим любителем популярной литературы и никогда не слышал о Томе Бойде. Но художник пришел в замешательство, обнаружив, что роман не допечатан до конца, а один из его читателей использовал пустые страницы в качестве альбома для фотографий.

Он закончил с едой и вышел из кафе, держа находку под мышкой. В подземном паркинге Лука нашел свой старый «Ситроен дэ эс» – кабриолет цвета бордо, недавно приобретенный им на распродаже. Положив книгу на пассажирское сиденье, он отправился в юго-западную часть города.

Лука жил за площадью Санта-Мария на последнем этаже дома цвета охры в живописном и красочном квартале Трастевере в большой квартире, которую он превратил в лофт и использовал как мастерскую. Как только он вошел в свое логовище, резкий свет, необходимый ему для работы, затопил комнату. Лука укротил его, нажав на выключатель. Из-за пустоты место казалось нежилым. Пространство было организовано вокруг огромного центрального камина, окруженного стеклом. Там и сям стояли подмостки, лежали кисти всех размеров, малярные валики, скребки кожевника и ножи пасечника, количество банок с краской измерялось десятками. Но не было ни детской кроватки, ни книжного шкафа, ни дивана, ни телевизора.

Лука внимательно изучил свои последние полотна. Все они были монохромными: вариации на тему белого цвета с зарубками, бороздами, рельефами и мазками, которые создавали оригинальные световые эффекты. Его картины ценились очень высоко, за ними охотились коллекционеры. Но Лука не был дураком. Он знал, что успех и признание критиков не всегда свидетельствовали о таланте. Время было настолько насыщено потреблением, испорчено шумом, скоростью и вещами, что людям казалось, будто, приобретая его работы, они получают некое очищение.

Художник снял куртку и, захваченный эмоциями, начал листать страницы с фотографиями Этель Кауфман.

Из его жизни давным-давно исчезла фантазия. Но все-таки в этот вечер ему отчаянно захотелось шоколадного суфле…

31. Улицы Рима

Ты будешь любим в тот день, когда сможешь показать свои слабости, а другой ими не воспользуется, чтобы увеличить свою

силу.

Чезаре Павезе

Париж. 14–24 сентября

Несмотря на угрожающую болезнь Билли, две недели перед ее операцией стали одним из самых гармоничных периодов для нашей «пары».

Работа над моим романом продвигалась хорошо. Ко мне вернулся вкус к сочинительству, и я работал ночами, повинуясь порыву энтузиазма и творчества. Я изо всех сил старался заложить основы для счастливой и спокойной жизни Билли. Сидя за компьютером, я создавал в романе существование, о котором она всегда мечтала: жизнь более безмятежную, свободную от мучивших ее демонов, разочарований и ран.

Как правило, я работал до зари, потом выходил на улицу ранним утром, когда уборочные машины поливали тротуары Сен-Жермен. Я выпивал первую чашку кофе за стойкой бистро на улице Бюси, потом отправлялся в булочную в пассаже Дофины, где пекли слоеные пирожные с золотистыми, тающими во рту яблоками, и возвращался в наше гнездышко на площади Фюрстемберг, где готовил два кофе с молоком, слушая радио. Ко мне присоединялась зевающая Билли, и мы завтракали, облокотившись на барную стойку в «американской» кухне, окно которой выходило на маленькую площадь. Она напевала, пытаясь понять слова французских песенок. Я подбирал крошки слоеного теста в уголке ее губ, глядя, как она жмурится, защищая глаза от освещавшего ее лицо солнца.

Я снова садился за работу, а Билли коротала утро за чтением. Она нашла английские книги в магазине возле собора Парижской Богоматери и попросила меня составить список романов, которые нужно было прочесть обязательно. Начиная со Стейнбека и Сэлинджера и не пропуская Диккенса, молодая женщина «проглотила» за эти пятнадцать дней некоторые из романов, оставивших отпечаток на моей юности. Она всегда делала краткую аннотацию, расспрашивала меня о биографии авторов и записывала в блокнот те фразы, которые произвели на нее впечатление.

Во второй половине дня, проспав несколько часов, я сопровождал ее в маленький кинотеатр на улице Кристины, где крутили старые шедевры, о которых Билли никогда не слышала, и теперь она с восхищением открывала их для себя: «Heaven Can Wait»[76], «The Seven Year Itch»[77], «Shop Around The Corner»[78]… После сеанса мы обсуждали фильм за чашкой венского шоколада, и каждый раз, когда я упоминал что-то ей неизвестное, она обязательно записывала это в свой блокнот. Я был Генри Хиггинсом, она – Элизой Дулитл[79]. Мы были счастливы.

Вечером мы пытались приготовить какие-нибудь блюда по рецептам из старой кулинарной книги, которую мы нашли в маленькой библиотеке нашей квартиры. Это был своего рода вызов. С большим или меньшим успехом мы колдовали над рагу из телятины под белым соусом, уточкой с грушами и – это удалось нам лучше всего – бараньей голяшкой с медом и тимьяном.