Бумажная оса

Прошло всего пять недель с тех пор, как я узнала о встрече выпускников. Однажды вечером мама пришла домой еще более измученная, чем обычно. Ее куртка, все та же тускло-коричневая парка, которую она носила вот уже десять лет, пролетев мимо крючка, упала на пол. Она посмотрела на меня, стоящую у плиты, где я жарила курицу и готовила запеканку из зеленой фасоли. В нашей семье готовила я, хотя мой отец весь день проводил дома. После череды увольнений мужчины в нашем городе вдруг превратились в бездельников. Уделом машинистов, инспекторов и технологов стало сооружение оленьих стойл и распивание шлитца[2], и спустя годы они все еще болтались без дела.

– Как прошел день? – рискнула спросить я, взбивая молоко и яйца в миске.

– Как обычно, – последовала долгая пауза. В маминых глазах было что-то пугающее. – Я видела Лесли Ломакс в офисе. Она приходила за маммограммой.

– Серьезно?

– Ты помнишь Лиз Ломакс из твоего класса?

– Конечно помню.

– Так вот, Лесли сказала, что Лиз собирается на встречу выпускников старшей школы. В среду. В ночь перед Днем Благодарения. Ты знала об этом?

Я бросила взгляд на кастрюлю, стоящую передо мной на плите, и тихо сказала:

– Знала.

– Лесли интересовалась, не собираешься ли ты пойти туда. Похоже, многие из твоего класса там будут, – она на секунду замерла. – Может быть, там будет Элиза Ван Дейк.

Мое сердце обливалось кровью.

– Я надеюсь, ты как следует об этом подумаешь, Эбби, – сказала мама. – Было бы неплохо, если бы ты поехала.

Я продолжала взбивать яйца. Наконец мой голубиный инстинкт взял верх, и я кивнула:

– Спасибо, что сообщила.

После обеда я собиралась делать то, чем занималась всю эту неделю, – пересмотреть «Живую планету», но вместо этого я открыла шкафчик с памятными вещами и достала наш выпускной альбом. На глаза сразу же попалась страница с твоей фотографией. Электрический разряд пронизал мое тело. Время словно повернулось вспять.

В твоей внешности не было ничего смущающего или старомодного: белоснежный верх с глубоким декольте, волнистые волосы. Ты была роскошна, неподвластна времени. Под фотографией красовалась цитата Боба Дилана: «Вам не нужен прогноз погоды, чтобы знать, в какую сторону дует ветер». Тогда я крайне пренебрежительно отнеслась к выбранной надписи. Теперь же была поражена столь точным, опережающим время предсказанием и девушкой, чей открытый взгляд не оставлял сомнений, что она точно знала, в какую сторону дует ветер, и остановилась лишь на мгновение, чтобы попрощаться.

На задней обложке альбома была твоя надпись, до боли сухая: «Эбби, мне жаль, что мы больше не близки, но я надеюсь, что когда-нибудь все изменится. С любовью навсегда, Элиза».

Часто мне снился один и тот же сон про диван. Он повторялся каждую неделю. Во сне я пыталась позвонить тебе, но мои руки так тряслись, что я не могла правильно набрать твой номер. Я пыталась несколько раз, прежде чем мне удалось это сделать и ты наконец взяла трубку и произнесла: «Я здесь, я иду». Я неслась по узким улочкам чужого города, в растерянности бегая по кругу, пока все-таки не нашла то здание – каменное сооружение, увитое плющом, похожее на английскую усадьбу, – и поднялась по покрытой ковром лестнице. И вдруг дверь в комнату распахнулась. Дальше мы с тобой сидели на диване, держась за руки. На тебе было платье, расшитое стразами. На мне – облегающее черно-фиолетовое платье с вертикальной белой полосой по центру. Мы разговаривали и смеялись, наслаждаясь общением. Отчаяние словно улетучилось. Сожаление о наших потерянных годах исчезло. Все вокруг нас излучало свет.

Я проснулась на пике любви. Этот сон был настолько подробным и явным, что каждый раз, когда я его видела, я была уверена, что это действительно ты, Элиза. Иногда ты приходила ко мне вот так. У меня не было доказательств, но я была убеждена, что сон снился нам обеим. Я так и не смогла точно вспомнить слова, которые мы говорили друг другу, но, когда я просыпалась, в моей голове были четкие образы: витое основание настольной лампы, орхидея в горшке, изображение кардиналов на стене, картина с видом пустыни и палатками, написанная акварелью.

Я села за туалетный столик и оторвала длинный лист от рулона бумаги для рисования. На мгновение закрыла глаза, а затем, открыв их вновь, начала делать наброски карандашом. Наши тела на бордовых подушках, твоя копна рыжих волос, свет лампы…