Бумажная оса

– Один мой друг, но потом он вернулся обратно. Все знали, что так будет. Иногда мужчины уезжают на какое-то время лишь для того, чтобы потом рассказывать, что они это пробовали. Но, думаю, никто не удивился, когда я сбежал оттуда по-настоящему. Все знали, что это случится.

– Почему?

Пол улыбнулся:

– Я всегда был немного не таким, как все, читал запрещенные книги. Все, кроме Библии. Джек Лондон, Торо, Хоторн. Всю эту философию индивидуализма, естественное право.

Члены той семьи рядом с нами весело проводили время, раздавался их громкий смех, самый маленький мальчик валялся на песке. Какое-то время Пол больше ничего не говорил. Мы управляли воздушными змеями под звуки музыки, смех и рокот волн Тихого океана.

– Знаю, это звучит странно, но такие фестивали напоминают мне церковь, – вдруг сказал он. – Все эти разные фигуры и цвета, парящие в одних и тех же воздушных потоках, почему-то напоминают мне песни, которые мы пели, эти медленные немецкие песни шестнадцатого века. Наверное, это и есть ощущение причастности к своей культуре.

Налетел сильный ветер, и я почувствовала, как ожившая ткань натянулась надо мной, отчаянно борясь за свободу. Вращая катушку, я ощущала мощные рывки троса в руках. Все это навеяло мне детские воспоминания, когда мы с Шелби ранним утром сидели на холодном пирсе, наблюдая, как наш отец закидывает удочку в озеро Мичиган. Из воды показался желтый окунь, бешено размахивая огромным хвостом. Я кричала отцу, чтобы тот отпустил его обратно, но он крепко держал удочку, наблюдая, как бьется рыба. «Сними ее!» – завопила я. Сестра стала смеяться надо мной, передразнивая: «Сними ее, сними ее!» Наконец отец хладнокровно схватил рыбу за голову так, чтобы ее пасть открылась и он смог отцепить крючок. И, взяв окуня за хвост, стал размахивать им над каменным пирсом.

Мы с Полом остались на пляже после того, как все разошлись. Солнце уже не палило так ярко, и вскоре мы могли смотреть прямо на него, как на нарисованный диск. Потом мы затащили воздушных змеев. Пол принес бутерброды в фольге и пиво, и мы сидели на пляже до тех пор, пока солнце не скрылось из вида.

Он рассказал мне, что наконец-то получил разрешение поговорить с детьми-беженцами в приюте без сопровождения взрослых. Он уже встречался с несколькими детьми, и они чувствовали себя свободно, даже начали рассказывать свои истории. Там был мальчик по имени Армандо, который видел, как его брата застрелили в Гватемале. Девочка из Гондураса по имени Иоланда, которая была изнасилована вначале членами преступной банды, а затем еще и койотом[32], перевозившим ее через границу. Два брата трех и четырех лет, разлученные со своей матерью во время пересечения мексиканской границы. Когда их нашли, они были на грани голодной смерти. Слушая истории, я ощутила это до боли знакомое чувство, от которого защемило сердце.

– Я хочу у тебя кое-что спросить, – сказал Пол. – Помнишь, я говорил: чтобы понять, как работает киноиндустрия, тебе нужно поработать над настоящим фильмом? Не хочешь помочь мне с моим?

Я смотрела на него, ничего не отвечая.

– Я хотел бы, чтобы на проекте была женщина, – произнес он. – Возможно, детям будет легче открыться тебе, особенно девочкам. Мне так хотелось бы познакомить тебя с Иоландой, если, конечно, мне удастся это организовать.

Я сидела и слушала, как Пол описывает процесс создания фильма на практике, вдаваясь в не особо интересные, весьма нудные подробности – освещение, звук, монтаж. Вскоре единственным источником света на пляже остались фары проезжающих позади нас автомобилей.

Черты лица Пола постепенно слились в одно размытое пятно, как на картине импрессиониста, и его лицо теперь напоминало лунный пепел. Падающая тень делала его лицо изумительно красивым, словно на старом портрете великих мастеров кисти. Кожа на моей правой руке была свезена и волосы на ней стали жесткими. Я отчетливо ощущала вибрацию воздуха между нами и какое-то вещество, которое будто сгущало его.

– Что думаешь? – наконец спросил Пол.

– Мне нужно подождать, пока у Элизы закончатся съемки фильма о Джоан Дидион. После этого я смогу помочь.

– Ах, да. Элиза на первом месте.

– Да, но это не навсегда, – сказала я.

Замолчав, Пол улегся на песке. Снова повисла тишина, и мне не приходило в голову, как ее нарушить. У меня был весьма скудный опыт общения с противоположным полом, все сводилось к нескольким поцелуям, каждый из которых вызывал разочарование. В первый раз, когда язык мальчика проник мне в рот, как будто змеиный язык нанес свой разрушающий удар, мне пришлось бежать в ванную, чтобы вытирать лицо. Пребывая в некоторой растерянности, я наконец прервала тишину:

– Каково это было быть подростком? В мире амишей?

Приподнявшись на локте, он исподлобья взглянул на меня:

– В каком смысле?

– Тебе разрешали встречаться с девочками, или это родители должны были выбирать тебе жену?

– Конечно, мы могли встречаться, – ответил он. – У нас было больше свободы, чем ты думаешь.