Бумажная оса

Выписавшись из больницы, я вернулась домой, в свою тускло освещенную спальню со старыми обоями с изображениями кроликов. Потрогав живот, я нащупала толстый слой марли. Там, внутри, сидела глубокая, словно стягивающаяся пружина, боль. Но вот пружина сжалась и затвердела. И когда я оторвала марлю от раны, открылась темно-красная выемка – лужица, не вселяющее надежды на то, что она когда-нибудь затянется.

Глава одиннадцатая

То, что я сказала, должно было остаться между нами, но я услышала крик Рафаэля, доносившийся из твоей спальни: «Мирель тут вообще ни при чем!»

Я подслушивала, стоя в коридоре, улавливая в твоем голосе нотки возмущения. Я не могла разобрать твоих слов, но услышала слова Рафаэля: «Вот! Вот то, что я имею в виду. Ты типичная американка. Вечно ревнуешь. Я не могу быть свободным с тобой, если ты хочешь держать меня как домашнее животное. Я мужчина, а не собака».

Услышав, как что-то разбилось, я непроизвольно улыбнулась. Ты швыряла вещи, делая в точности то, что должна была делать.

– А твоя подруга, почему она всегда здесь?! Это ненормально. Ты хочешь, чтобы я жил здесь, но, кажется, у тебя уже есть жена. Тебе нужна другая жена? Сколько домашних животных тебе нужно?

Теперь ты кричала в ответ что-то невнятное. Я уловила слова «друг» и «доверие» и услышала твою фразу «вернее, чем ты». Расплывшись в улыбке, я плотнее прижала ухо к двери.

– Какой ребенок? – кричал Рафаэль. – Нет никакого ребенка! Не может быть никакого ребенка! Ты бредишь?

Послышался грохот, а затем все затихло. Через мгновение я услышала, как ты плачешь, задыхаясь от слов. Ты повторяла одну-единственную фразу все громче и громче: «Я не сделаю этого, Рафаэль. Я не сделаю этого».

– Выбирай – или ребенок, или я! – крикнул Рафаэль. Его последние слова прозвучали так громко, что сомнений больше не оставалось.

Когда Рафаэль ушел, ты зашла ко мне в комнату. Твое лицо было опухшим и красным от слез, как у маленькой девочки. Дрожащим голосом ты рассказала мне, что случилось, держа руки на животе. Закончив свой рассказ – сообщив, что все кончено и что Рафаэль ушел, – ты в отчаянии разрыдалась, сотрясаясь всем телом и дрожа изнутри.

Я хотела как можно быстрее тебя успокоить. В моей голове крутились мысли о развивающемся плоде, впитывающем ядовитые химические вещества, поступающие через тебя. Мне хотелось уберечь малыша от любых страданий, тем более таких беспочвенных. Я злилась на тебя, что ты травила своего малыша.

– Иди ко мне, – сказала я, и, повинуясь, ты подошла ко мне и села на кровать. – Ты поступила правильно, – я погладила тебя по спине. – Так будет лучше для тебя и твоего ребенка. Ты все сделала правильно.

Тогда ты рухнула на кровать, положив голову мне на колени. Она была удивительно твердой, а затылок – таким жестким. Я погладила твои волосы, и они, скользнув по твоему лицу, обнажили шею сбоку. Находясь в такой непосредственной близости с другим человеком, я была поражена твоим физическим воплощением: текстура кожи и волос, видимый пульс на шее. Никто никогда не обнажал мне себя таким образом. Я чувствовала, что значит быть матерью. Это какая-то удивительная, невообразимая теплота, и я хотела, чтобы это чувство длилось вечно.

– Все наладится, – прошептала я. – Все будет хорошо. Даже отлично. Мы будем жить, как Джоан и ее семья, здесь, в Малибу. Будем вместе работать, ты и я, и вместе растить нашего ребенка. Может, это будет девочка.

Ты молчала, но я знала, что ты меня слушала. Прекратив рыдать, теперь, лежа у меня на коленях, ты ровно дышала. Я подумала, что ты сможешь увидеть то, что вижу я: мы с тобой, загоревшие и свободные, неуязвимые в нашем непроницаемом раю. Мы бы жили в гармонии, как в детстве, снова вместе создавая наши миры. Но на этот раз они станут фильмами, и их увидит весь мир.

После этого ты не упоминала о Рафаэле. Ты героически вернулась к съемкам, и я была удивлена твоим внутренним стержнем. Я гордилась тобой – что ты проявила твердость, отпустив Рафаэля. Он хотел, чтобы ты сделала аборт, но ты отказалась. Ты никогда не упоминала, что он говорил обо мне, но я знала, что ты встала на мою сторону. Ты выбрала меня.

Мой личный телефон почти никогда не звонил. Поэтому, когда однажды ранним июньским утром на экране высветился телефонный номер моих родителей, от неожиданности я сразу же взяла трубку не задумываясь. Возможно, этот порыв был порожден новым чувством уверенности, которую я испытывала теперь, когда на моем пути к счастью больше не было преград. Мичиган больше не представлял для меня угрозы; он даже уже не казался реальным. C радостью в голосе я без малейшего страха поздоровалась с мамой.

– Я звоню сказать, что ты стала тетей, – сообщила она. – Прошлой ночью Шелби родила дочь. Я просто подумала, что ты должна знать, – мамин голос слегка дрожал, словно она пыталась подавить в себе разбушевавшиеся эмоции. Она продолжила говорить уже более низким голосом: – Знаешь, она все время спрашивает о тебе. Тебе стоит навестить ее, Эбби.

Я ничего не ответила.