Бумажная оса

Несмотря на внутреннее смятение, я была благодарна Теду, Кристи и Эндрю – этому костяку старых товарищей, моим единственным друзьям. После твоего исчезновения я стала эмоционально неуравновешенной.

Некоторое время я все еще была частью местной компании продвинутой молодежи, ухоженных девушек с прическами в вельветовых юбках и с большими рюкзаками. Но пришла зима, делать было нечего, и я пересмотрела все фильмы Перрена. После каждого фильма я вновь переносилась в ту самую гостиную, обшитую деревянными панелями, с выцветшим диваном с орнаментом пейсли, застывшим над головой вентилятором, и казалось, будто фильм все еще продолжается. Все вокруг меня вибрировало с ужасающей силой. За окном залитые лунным светом деревья стояли обездвиженные на фоне неба. Это напоминало мне о безумной красоте во всем вокруг. Я чувствовала, что ты со мной, Элиза, что я могу повернуться к тебе, как после просмотра фильма «Долина Эврика», и увидеть, как изумление в твоих глазах отражается в моих.

Когда я упомянула о Перрене в разговоре с одноклассницами, одна из них скривилась и спросила: «А разве это не он снял фильм об испражнении?» Я пыталась просветить их, но, видимо, им было все равно, что работы Перрена считались вершиной артистизма, были известны в Каннах и лежали в основе учебников для колледжей. Чем больше я спорила с ними, тем больше приходила в ярость и тем больше они отстранялись от меня. Они были невежественными и провинциальными, я так им об этом и сказала. Только ты могла это понять, Элиза. Теперь я понимаю, что было глупо ожидать большего от кого-либо еще. С тех пор остальные девочки шарахались от меня как от прокаженной.

И тогда я прибилась к последнему оставшемуся клану, к тусовке чудаков, обедавших во дворе школы, невзирая на погоду, – девочек с розовыми волосами и пирсингом, мальчиков в военной форме. Кристи, Тед и Эндрю. Присоединившись к ним, я подумала, что они скорее эмигранты, чем изгнанники, они добровольно это сделали. Они осуждали наших сверстников, этих робких марионеток, выращиваемых обществом средней полосы Америки. Им не терпелось избавиться от своего ограниченного больного окружения в пользу бо́льшего мира, который мог бы их вместить. Они были членами организаций Амнести Интернэйшнл[9] и PETA[10]. А по сути, став нигилистами слишком рано, они ничего из себя не представляли.

Закутавшись в парку, я стала проводить с ними время на улице, носить черную одежду и покрасила свои и без того темные волосы в черный цвет. Красила ярко глаза. Я знала, что глаза – моя лучшая черта, что они позволяют мне выглядеть безупречно, даже когда в голове полный хаос. И одежда черного цвета была то что надо – она делала меня стройней. У меня уже была достаточно большая грудь, поверх которой я носила цепь. Проколов уши вверху, я выбрила волосы вокруг них. Увидев это, мой отец скривился.

– Отвратительно, – пробормотал он, но на этом все и закончилось. К тому моменту он уже слишком устал от моей сестры, возвращавшейся домой после полуночи в рваных колготках.

Но теперь, на встрече выпускников, этих изгоев было невозможно отличить от остальной толпы. Я последовала за Кристи, Тедом и Эндрю в другой конец комнаты. Вечеринка была в самом разгаре, люди немного расслабились. Одни брали бутылки из бара, пуская их по кругу, другие уютными маленькими группами расположились на диванах. Свет лампы превращал каждую сцену в жуткую картину, а лица одноклассников казались слегка потрепанными временем, этими десятью прожитыми годами. Бывшие участники театральной труппы смешались с футболистами, и я увидела пары, которых ранее не существовало в природе: Николь Оберинк и Лидия Гроен, Брендан Хаверстроу и Грир Нолан.

Ни тебя, Элиза, ни гудящего вокруг тебя улья не было слышно. Я оторвалась от остальных и обошла комнату вокруг. Возможно, ты каким-то образом ускользнула. Может, ты уже была на пути в аэропорт, готовясь улететь обратно в Калифорнию. С нарастающим волнением я обыскивала комнату, ощущая, как кровь стучит в висках. Наконец я снова налила себе бурбон и плюхнулась в кресло, обитое тканью с размытым, нечетким орнаментом. Удобно устроившись, я краем уха слышала шум и топот, доносящиеся с вечеринки. Кто-то проходил мимо меня, и я уловила нотки возбуждения в разговоре двух женщин.

– Точно силиконовая, – говорила Эми Каннифф, обладательница плоской груди.

– А ее лицо? – выдыхая, спросила ее спутница.

– Думаю, тоже. В смысле, все они это делают.

Я знала, что, скорее всего, они говорили о тебе. Допив свой бурбон и встав с кресла, я почувствовала, что пьяна. С трудом добравшись до туалета, в янтарном свете лампочек на туалетных столиках я стала пристально смотреть на свое отражение в зеркале до тех пор, пока мое лицо не стало каким-то чужим, его черты вдруг исказились, а очертания черепа как будто проступили сквозь кожу. Это лицо, какой ужас! Чудовище!