Бумажное радио. Прибежище подкастов: буквы и звуки под одной обложкой

Недавно в книге социологов Гудкова и Дубина я нашел ответ на вопрос, не столько даже интересовавший, сколько забавлявший меня с давних пор.

Это вопрос о несоответствии социального и биологического возраста. Другими словами, меня всегда забавляло, что писателя в 30 лет и режиссера в 40 могут всерьез называть молодыми. И что при этом погибший 37-летним Пушкин и даже 26-летним Лермонтов не воспринимаются нами как молодые, Пушкин – тот для нас вообще вполне умудренный мужчина.

Упомянутые Лев Гудков и Борис Дубин – это двое уже немолодых социологов из «Левада-центра». Недавно Издательство Ивана Лимбаха выпустило сборник их старых, перестроечных времен статей, под общим названием «Интеллигенция». И вот в этом сборнике, в тексте, написанном еще в 1988-м, я прочитал следующее, цитирую: «Для человека с чувством исторического времени поколение существует только тогда, когда оно реализовалось, воплотилось в письменной культуре; те же, кто по тем или иным причинам этого не совершил, не стали поколением и до сих пор остаются молодыми, несостоявшимися». Конец цитаты.

Понимаете, да? Лермонтов начал печататься с 21 года, Пушкин – с 15 лет. Если бы их стихи, поэмы и повести опубликовали не при жизни, а после гибели на дуэлях их авторов, все бы говорили о «молодых, безвременно погибших талантах». Правда, поскольку для писательства не нужны ни финансирование, ни команда – как они требуются в кино – литераторы обычно получают статус «молодых» еще довольно молодыми, в отличие от кинорежиссеров, у которых социальная молодость отсчитывается со дня первого выхода на экран. Режиссер Звягинцев, вон, стал молодым в 39, после фильма «Возвращение»

Я бы не упоминал про этот феномен социального отсчета времени с момента выхода произведения на большую аудиторию, если бы не интернет. Раньше ученому, писателю, режиссеру, архитектору, композитору часто приходилось дожидаться вызревания своего поколения – и вымирания старшего поколения – чтобы сделать первый шаг и пробиться в молодые на гребне новой волны. Теперь есть интернет, и каждый может в любом возрасте попробовать оседлать свою волну, сделав общим достоянием свой труд. Снять за 3 копейки свой клип, как это сделала группа ОК-go, или покорить всех своими снимками, как покорили Варламов и Норвежский Лесной, или романом-антиутопией, как Дмитрий Глуховский.

Попробуйте и вы. Не дожидайтесь, чтобы вас назначили в молодые лет эдак еще через двадцать.

19 апреля 2011

Книга – не лучший подарок О том, что литературоцентричность, культуроцентричность и духовноцентричность мыслящей части нации говорят не о силе национального духа, а о его слабости

http://www.podst.ru/posts/5640/

У одного парня в нашей компании был день рождения, мы скинулись на электронный ридер, а меня попросили составить список книг, которые в ридер следует закачать. Тоже мне, вопрос! Улицкая, Пелевин, Терехов, Быков, Сорокин, Аствацатуров. Уэльбек, Агота Кристоф, Троппер, Каннингем, Брет Истон Эллис. Когда список был закончен, мне сказали: «Ты молодец! А мы вот загниваем, почти ничего не читаем…»

Это ужасно – то, что мне сказали. Но ужасно не то, что люди мало читают, а то, что полагают чтение художественной литературы обязательной отметкой правильной и, не сомневаюсь, духовной жизни. Русские образованные люди невероятно литературоцентричны. И невероятно этим гордятся. Кто «Каштанку» не прочел – тот не человек. Книга – учитель жизни. Литература – оплот морали. Нам же с детства внушали, разве не так?

Да абсолютно не так. Литература мало влияет на общественную мораль, иначе бы нация, воспитанная на Шиллере, и нация, воспитанная на Толстом, не утопили бы в прошлом веке в крови миллионы людей. Пушкин, Толстой, Достоевский – никакие не учителя, а отобранные властью авторитеты, играющие в жизни ту же роль, что и каменные львы у особняка вельможи. А идея, что всякий приличный человек должен прочесть Чехова, привела к тому, что у нас любой сантехник рассуждает о «Каштанке», но ни один сантехник не может быстро и качественно починить унитаз.

Следует ли из этого, что книги следует спустить в канализацию, как это проделывало движение «Идущие вместе» с книгами Владимира Сорокина? Вовсе нет. В той компании, где мы скидывались на ридер, есть люди разных профессий – винный торговец, глава автоцентра, торговец тканями, ресторатор… Все они – профессионалы высокого ранга, и чтобы стать таковыми, им пришлось перелопатить море информации. В том числе и письменной. Просто они этот процесс обработки информации не называют чтением. Чтение для них – это когда Пелевин или Уэльбек.