Бумажные летчики

21. Что правда, то правда. М меня не обманула. Она разделила все наши вещи поровну: книги, мебель, посуду. Она даже оставила мне фотографии, на которых был я – правда, предварительно вырезав себя. Я забрал из квартиры восемь картонных коробок – ровно столько же, сколько принес с собой за три года и десять месяцев до этого. Расставаясь, мы пожали друг другу руки, и я вернул ей ключи.

Надеюсь, сказала М, ты не думаешь, что я тебя ненавижу. Просто ты инвестировал слишком много времени и чувств в наши отношения.

Инвестировал.

22. В детстве я часто лежал без сна. Смотрел на низкий скошенный потолок. Пытался различать в темноте формы и очертания вещей.

Отец спросил, с каким узором мне хочется обои. Я обдумывал свой ответ долго и тщательно. Спустя несколько дней я подошел к нему и подергал за рукав.

Карты, сказал я. Я хочу вместо обоев карты. Разные карты? Да, любые. Ему показалось, что это странное желание, но он разрешил. В бардачке машины и ящиках письменного стола было полно старых карт, которые он все равно собирался выкинуть. Когда все было готово, я мог, лежа в слишком большой для меня кровати, разглядывать разные части света, улицы в центре Осло, придорожные закусочные вдоль немецкого автобана, валлийские деревни, карту нью-йоркского метро, маршрут прибрежного похода в Северной Норвегии. Ночами я лежал без сна и изучал все это. Пытался запоминать места и названия, которые складывались в плотную сеть невидимых звезд, когда я закрывал глаза. Я дал себе молчаливое обещание найти все эти места. Убедиться в том, что они не плод фантазии, воплощенный на бумаге. Времени у меня было предостаточно. Оставалось только вырасти.

23. Не только книги, но также шарфы, зонты, сандалии и солнечные очки. Однажды я составлю список всего, что я когда-либо терял и забывал по всему свету. Это тоже лазейка в бессмертие.

24. Отцу никогда не надоедало рассказывать про свои «годы скитания». В то время я мог объехать вокруг света с упаковкой аспирина и зубной щеткой, говорил он. А потом я встретил твою маму и появился ты, как обычно и бывает. Но, хоть я больше и не путешествую, я могу узнавать новое о мире – каждый день понемногу. (Сидя в бордовом кресле, склонившись над атласом или европейским расписанием поездов Томаса Кука, прикуривая зажатую в пожелтевших пальцах очередную сигарету.)

Как-то раз я сказал ему, что подумываю отправиться в кругосветное плавание. Решать тебе, ответил он. Ты можешь делать что захочешь, стать кем захочешь. У тебя больше возможностей, чем у кого бы то ни было раньше. Но тебе придется жить с твоими решениями.

Когда мы в кои-то веки выбирались куда-то на каникулах, он всегда был ненасытен до новых впечатлений. Он осматривал буквально все – соборы, музеи, поля знаменитых битв, раскопки. Он читал обо всем, что видел, – и никто не мог рассказать ему что-то новое об этой стране.

Однажды он показал мне книгу об Индии, в ней была фотография с кремации на Ганге. Тело умершего едва виднелось в огне – оно приподнялось на помосте в беззвучном крике, обращенном к небу, к теряющимся в дыму колоннам и куполам.

Лишь много лет спустя, приехав в Варанаси, я осознал, насколько сильное впечатление произвела на меня та книга. Продавец лепешек на тротуаре, склонившись над прилавком, выкрикивал в небо цену на свой товар. Нищий на углу, полулежа на земле, выкрикивал в небо молитвы. Экскурсовод, стоя среди толпы, выкрикивал в небо имена и даты. Даже обезьяны, обитавшие в саду при гостинице, обращали к небу свои крики в надежде, что туристы дадут им орехов или бананов. И только трупов, кричащих в небо, я не видел.

До сих пор не могу избавиться от мысли, что этим я как-то подвел отца.

25. У всех имеется история об открытке, которая дошла до адресата только пару поколений спустя. Мой троюродный брат, который много лет подряд подрабатывал летом на почте, рассказал, что такое отнюдь не редкость. На почтамте в Осло ему попадались письма, отправленные, к примеру, из Южной Африки в Намибию. Люди часто перебарщивают с клеем на почтовых марках, усмехнулся он. И они прилипают ко всему подряд.

Все, что можно прочесть, подлежит обмену. Однажды в Мехико я отдал свою книгу одному норвежскому студенту, который приехал туда по обмену. В качестве закладки в нее был вложен счет из кафе «Шахерезада» в Мельбурне. Получается, что книга совершила путешествие из литовской типографии в норвежский книжный, а оттуда в Австралию. Дарственная (на ломаном англо-норвежском) на титуле была сделана в Сиэтле два года спустя. Сам я нашел эту книгу в горном домике в национальном парке Ютунхеймен. Выходит, что какими-то непостижимыми путями она вернулась в Норвегию.

Напрашивается сравнение со спутниками или кометами, которые возвращаются к нам каждые сто лет. Рано или поздно всякий предмет снова появляется в поле зрения.