Бумажные людишки

Вольно безумцам в рифмах воспевать
Фей иль богинь пленительную стать:
Озер ли, водопадов ли жилица
Своими прелестями не сравнится
С тем существом прекрасным, что ведет
От Пирры иль Адама древний род.[29]

Какая вульгарность! Понятно, почему этот кружок сам себя прозвал «школой кокни».

Принесли мои галонии, и я взялся за них. Воспоминания, словно черви, вгрызались в мою плоть, Джейк гонялся за мной, черви грызли, а за всем этим стоял Холидей. Я подумал, что во мне накапливается напряжение, потому что я перестал писать и должен немедленно взяться за новую книгу, но все дело в том, что в голове у меня было совершенно пусто, не считая проклятых мыслей, подпущенных Джоном Сент-Джоном Джоном, который болтал, не обращая внимания на то, что я его не слушаю.

— Берегись червя…

Я вздрогнул от ужаса. Это ведь он сказал, не я! Конечно, потом я сообразил, что, пребывая в полубреду, я бормотал что-то насчет червя; но тогда я это воспринял как ужасное пророчество некроманта. Мне казалось, что все вокруг прекрасно всё видят, им оно доступно, и лишь я один погружен в себя, ничего не знаю и ограничен пределами собственной кожи, из которой не торчат антенны. Похоже, они готовы протянуть руку и похитить мое тайное «я».

— Какого червя?

— Того, что летает по ночам в реве бури… разве Бриттен[30] не был провидцем? Завидую композиторам, а ты? Они вроде математиков. Не нужно им никакой изворотливости, сидят себе на облаке, и все.

— Какого червя?

— Милый мой, они съедают тебя заживо. Поставить тебе полный диагноз?

— Не надо.

— Видишь ли, ты принадлежишь к тому типу, который биологи называют экзоскелетным. Большинство людей эндоскелетны, у них кости внутри. Но ты, друг мой, по каким-то причинам, известным лишь Богу, как говорится о неопознанных трупах, провел свою жизнь, создавая скелет снаружи. Вроде крабов или омаров. Это ужасно, понимаешь ли, потому что черви забираются внутрь, а они, клянусь бедной моей тетушкой, нуждаются в пространстве. Так что я советую, видя, что ты намерен дать мне ссуду, a noblesse oblige[31] и все такое, избавиться от этой брони, экзоскелета, панциря, пока еще не поздно.

— Что ты предлагаешь?

— Попробуй — дай подумаю — религию, секс, приемных детей, добрые дела… По-моему, в данных обстоятельствах секс лучше всего. В конце концов, даже омары спариваются, хотя, должен признаться, не представляю, как это у них получается. По-моему, это какой-то весьма необычный онанизм, за который Всевышний не поражает молнией, поскольку дело происходит под водой.

— Лососи и все такое.

— Вот именно. Читал стишок, который я сочинил для литературного приложения к «Таймс»: «Что за рыбка — человек? Не поймешь его вовек: хоть во тьме, хоть поутру он готов метать икру». Хорошо, по-твоему?

— Нет.

— Будь ты проклят. Jeu d'esprit[32], конечно. У тебя начисто отсутствует чувство ритма, я всегда это подозревал.

— Я устал.

— Как я говорил, тебе нужна подруга. Понимаешь, дружище, я кое-что знаю. Ты меня относишь к категории стареющих козлов, и так оно и есть, среди прочего. Вряд ли я буду есть суп из улиток. Это опять окажется мусака[33]. Правда, греческая кухня отвратительна? Если бы не чертова Сапфо… Самое меньшее, в чем ты нуждаешься, это женщина. Или ты из тех, кто под занавес жизни открывает свою истинную суть и начинает бегать за каким-нибудь молодым красавчиком?

— Заткнись, Бога ради!

— Все это должно уйти из тебя, излиться куда-то далеко-далеко, покинуть тебя с боем и лишениями. О да. Тебе нужна женщина.

— Ты какую-то конкретную имеешь в виду?

— Вот больной и так далее.

— «Макбет», смотри.

— Знаешь, что сказал Аполлон? Ну, конечно же, знаешь. Познай себя. Может, ты жил все эти годы, совершенно не зная себя. Тебе нужна подружка. Начни с собаки.

— Я их не люблю.

— Черви под панцирем — это не просто человеческий садизм, понимаешь ли. Это чистая поэзия искусства. Только Всевышний мог выдумать такое.

— Мне надоело разговаривать о Холидее, то есть…

— Ну да. Ты же всегда был прозаиком, разве не так?

— Остроумным прозаиком.

— А куда же делось твое знаменитое остроумие, je me demande[34]?

— Я стар. Я все быстрее и быстрее движусь…

— Куда?

По-моему, я заорал во всю глотку:

— Куда мы все идем, идиот!

Кажется, я помню слово в слово все, что он сказал после этого, потому что передо мной и сейчас стоит его лицо, приближающееся ко мне через стол, настолько близкое, что я заметил у него подрисованные брови:

— Уилф, дорогой. В оплату за ссуду. Сходи к попу или отшельнику. Если не сделаешь этого, хотя бы держись подальше от врачей, работающих вдвоем. Иначе они упекут тебя в дурку, не успеешь сказать «я не шизик».

Глава XI