Бумажные цветы

Я выбежал на улицу так, словно за мной гнались все демоны ада. Страх подгонял меня, в голове все смешалось. Я искал правду, но зачем она мне, такая правда? Я не помню, как сел в автобус и оказался дома. Не помню, как потребовал у матери назад свои тетради, отчаянно надеясь, что их не существует на самом деле. Но тетради были. Я читал всю ночь.

Еще вчера я думал, что немного знаю о жизни, о мире, о людях, окружающих меня, и о себе….

И все, что вчера казалось понятным и истинным, рухнуло в одночасье.

Я не проснулся, и продолжаю бежать за поездом с названием, нацарапанным на обшарпанном вагоне кривыми алыми буквами. Однажды я нагнал его, но сорвался с подножки, чтобы продолжить бег. Я ищу то, что не существует, то, чего никогда не было, и не могло быть. Почему же мне так жизненно важно попасть на этот поезд? Его название простое, неумолимое.... И едет он не в Москву.

Утром сдал билет."

Игорь Владимирович внимательно и сосредоточенно выслушал просьбу Никиты Скворцова, снова нанесшего ему внезапный визит. Парень хотел увидеть ее – пациентку из восемнадцатой палаты, и его желание было подкреплено письменным разрешением близкого родственника пациентки. У доктора Степанова просто не былого другого выхода, да он и не сопротивлялся.

Глава 19

"Я верю, что в каждом живёт кто-то другой. Коварный Человек. Почему? Потому что мы ничем не отличается от матрёшки. Во мне – Коварный Человек, а в нём – Надеющийся."

Стивен Кинг, 1922 г.

Они спустились на первый этаж. Доктор шел впереди, в руках его позвякивала связка ключей. Их общие шаги гулким эхом отзывались в тихом отделении. Никита Скворцов растерянно и нервно озирался по сторонам. Даже не вооруженным взглядом было видно, что он чувствует себя не в своей тарелке. Еще бы. Отделение для буйных – это не санаторий.

– Почему так тихо? – наконец не выдержал Ник. Свой вопрос он задал шепотом, словно здесь было кому подслушивать. – И сумрачно?

– Яркий свет раздражает больных, Никита. – пояснил Игорь Владимирович. – Пастельные нейтральные тона, полная звукоизоляция палат, приглушенный свет. Мы принимаем необходимые меря для душевного спокойствия пациентов.

Ник ничего не ответил. Он втянул носом воздух, пропитанный хлором и чем-то еще, свойственным только длинным больничным коридорам. Какое страшное место! Здесь легко потерять память, чувство времени, связь с реальностью. Даже картины с кремовыми пионами, развешанные вдоль стен навеивали апатичную тоску и сонливость. Предназначены для успокоения и расслабления, догадался Никита, но как удручающе действуют на здоровых людей. Или ему просто кажется, что он здоров.

Когда Игорь Владимирович остановился перед палатой с цифрой восемнадцать, написанной коричневой краской на грязно-белой двери, Ник внезапно растерял запасы бравады и напускной самоуверенности. После долгой бессонной ночи, он плохо соображал, и до сих пор не был уверен, что поступил верно, приехав сюда. Ему было очень страшно, и Ник не понимал, во что верить. Легко – сбежать и забыть, как страшный сон, но … те тетради были исписаны его рукой. Почерк не подделаешь.

Доктор Степанов проницательно заглянул в глаза Скворцова. Конечно, он увидел панику, страх, сомнение. Абсолютно нормальная реакция на открывшиеся обстоятельства.

– Подождите, Игорь Владимирович. – прошептал Ник, когда доктор поднес к замку длинный ключ из связки. Степанов быстро одернул руку и выжидающе посмотрел на бывшего пациента.

– Она действительно убила брата ножницами? – вопрос прозвучал так тихо, что врач догадался о смысле сказанного по движению губ молодого человека.

– Одна из ее личностей. – спокойно сообщил Степанов. – Ты понимаешь, Никит, в этом и состоит твоя задача на сегодня – заставить личность, побуждающую Миру к насилию и грубости, уйти, и оставить ту, которая способна быть счастливой и радоваться жизни. Мирослава Казанцева не безнадежна, Ник. Тут может быть достаточно одного слова, жеста, события, чтобы изменить все. Помнишь, как я сказал, что надеялся выписать двоих?

– Да. Но вы не уточнили, что имели в виду.

– Сейчас я скажу. Я, как врач, имел доступ к твоим записям, изучал и анализировал их, сопоставлял с рассказами Миры и ее личностей о тебе, о вас. Не буду говорить много слов, думаю, что Диана Казанцева пояснила основные выводы, которые я озвучил ей ранее. Интереснее всего концовка. Меня впечатлил эпилог вашей истории. И хотя Сирена не выходит на связь со мной, а Маргарита отказывается говорить о ней, у меня создалось стойкое впечатление, что в самом конце три лика Мирославы сошлись в едином мнении и чувстве. Она дала тебе уйти, скажу больше – показала путь. Но странно и непонятно, почему сама не пошла за тобой?