Бумажный лебедь (ЛП)

Наблюдая за его работой, за тем, как он наклонялся, и, смотря на его тело без рубашки, я недоумевала, как могла подумать о нем как об обычном парне. Он был стройным, но не слишком мускулистым, как будто спина и плечи налились силой от тяжелой работы. Его кожа была такого же цвета, как я запомнила — теплый песок с бронзой. Он редко расчесывал свои волосы, но это был отнюдь не спутанный беспорядок, это выглядело, как будто волосы раздуло ветром — сексуально, с влажными завитками на кончиках.

Когда Дамиан посмотрел в мою сторону, я прикинулась, что сосредоточилась на ракушках рядом с моими ногами. Я думала о наших воскресных прогулках по пляжу, о том, как мы гонялись наперегонки, опережая МаМаЛу, готовые к прыжку, прежде чем следующая волна утянет свои сокровища обратно в океан. Мы подбирали ракушки, которые потеряли былую красоту, разбившись о волны. Разбитые вдребезги, они были такими хрупкими, что превращались в радужный луч света. Они были самыми любимыми у МаМаЛу. Мы делали для нее ожерелья. Я отбирала их по размеру и форме, а он аккуратно проделывал отверстия. Это было самым сложным этапом — с помощью гвоздика пробить хрупкие ракушки, при этом не раскрошив их. Я собрала несколько ракушек, прежде чем вернуться внутрь, чувствуя, как внутри меня несколько мелких кусочков словно собрались воедино. Здесь, на глухом острове, без шезлонгов, громкой музыки и внимательных официантов, обновляющих мой коктейль, я будто вернулась к себе, возобновила связь с собой. Меня не заботило, как уложены мои волосы, во сколько подается обед, сеансы массажа, или частные экскурсии. Здесь было чувство свободы, чувство легкости, и я не чувствовала себя потерявшейся.

Тем вечером Дамиан готовил крабов на пляже, на небольшом костре в котелке с водой. Мы ели их с растопленным маслом, стекавшим вниз по нашим подбородкам. Хорошо, он был лучший повар, чем я, и он первоклассно бы уделал конкурента на шоу «Последний герой». (Примеч. В американском варианте шоу о выживании в естественных условиях на необитаемом острове носит название «Выживший»). Как ни крути, я считала, что он был, мать вашу, крутым мужиком, раз уж пережил мое севиче.

Он сделал разрезы на нескольких кокосах, и мы потягивали сладкую, легкую жидкость. Дамиан не смотрел на меня. Совсем. Он опускал взгляд на воду. Иногда он смотрел вверх на небо. Мне было любопытно, осматривал ли он место возможного появления лодки или вертолета. Я была почти уверена, что он слушал новости.

Несколько раз, когда его глаза останавливались на мне, он быстро отводил взгляд. Я понятия не имела, о чем он думал или как долго мы должны были прятаться. Было столько всего, что я хотела спросить у него, так много, чего хотела узнать, но сидя возле него, наблюдая за огнем, в то время как покачивалось море, я чувствовала покой. Я ощущала себя в безопасности с Дамианом. Я хотела свернуться калачиком и положить свою голову ему на колени, как делала много лет назад в начале нашей дружбы. Но Дамиан был занят. Он делал дырки в ракушках, которые я собрала. Он был так нежен, так осторожен с каждым кусочком, что я не могла отвести от него глаз. Его пальцы ощупывали каждую ракушку, перед тем как выбрать правильное место. Иногда он поглаживал ракушку, поворачивал, уделяя ей все внимание, прежде чем отложить в сторону. Это были те, что могли треснуть от малейшего усилия, и Дамиан не хотел навредить ни одной.

Закончив, Дамиан продел нитку через отверстия ракушек и связал концы. Он подержал их над огнем. Ожерелье засверкало легким золотом, хрупкое и изящное.

— Вот, — он дал его мне.

Дамиан никогда не делал ожерелье из морских ракушек ни для кого, кроме МаМаЛу. Внезапно я поняла, что он сделал. Он извинялся. Он компенсировал то ожерелье, которое выкинул за борт, ожерелье, которое отняло у него его мать. Ты когда-либо держала жизнь в руке? Он опустил медальон в мою руку и согнул мои пальцы вокруг него. Вот, почувствуй это. Я подумала, что он чокнулся, но ожерелье моей матери стоило жизни его матери. Однако он был здесь, подарив мне память о своей матери, чтобы возместить потерю памяти о моей.

— Она была и моей матерью, — сказала я. — МаМаЛу была единственной мамой, которую я знала.

Мучительные, тяжелые рыдания вырвались из меня. Я приблизилась, обвила его руками, желая разделить эту боль, это горе. Кто-нибудь обнимал его, когда она умерла? Кто-нибудь утешал его? Он застыл, но позволил мне плакать. Я плакала о нем. Я плакала о МаМаЛу. Я плакала по нашим матерям, которых больше нет, и о всех тех годах вдали друг от друга, что мы потеряли.

Когда я успокоилась, я поняла, что он обнимал меня, также крепко, как я обнимала его. Я чувствовала, что Дамиан ступил на свой тернистый путь, ведущий через все сломанные, разрушенные, прекрасные частички его души, возвращаясь ко мне.

Глава 21