Бумажный тигр (II. Форма)

— Хватит! — Уилл отшатнулся, ощупывая грудь, точно проверяя, нет ли ран. Ран не было, когти демона из Скрэпси не оставили даже дырок на его рубашке, — Прекратите, чтоб вас!

Роттердрах поднёс руку к лицу, разглядывая чистые, не запятнанные чужой кровью, когти.

— Восхитительно, — пробормотал он, — Воистину, восхитительно.

— Вы… вы знали это!

— Знал? — Роттердрах широко улыбнулся, отчего искривлённая челюсть хрустнула, становясь на место, — Ну конечно же знал! Неужели вы думаете, что я бы стал приглашать к себе домой каждого встречного?

К себе домой, подумал Лэйд. Вот оно как. Значит, «Ржавая Шпора» для тебя не просто лаборатория, разделочный кабинет или зал славы. Ты в самом деле считаешь это место своим домом…

Роттердрах, не обращая внимания на ужас Уилла, мягко, с отвратительной плотоядной нежностью провёл когтями по его голове, точно приглаживая волосы.

— Каково это, мистер Уильям? — прошептал он вкрадчиво, — Скажите мне, каково это? О, как бы я хотел обонять это чувство… Ухватить хотя бы краешек его, хотя бы кроху…

— О чём вы?

— Вы ведь чувствуете это? Скажите мне! Не можете не чувствовать…

— Что? — беспокойно спросил Уилл, — Что чувствую?

Лоснящаяся багровая кожа растянулась на лице Роттердраха, как на барабане, едва не лопнув на острых скулах.

— Боль, — это слово он произнёс вдохновенно, как имя всемогущего божества, как гимн, как клятву, — Его боль, Уильям. Боль существа, тысячекратно могущественнее дьявола. Чудовища, которое привыкло считать себя всевластным, повелевающем мирами и судьбами. Каково это, мой дорогой мистер Уильям? Каково быть мучителем самого жестокого существа во Вселенной?

— Я не…

— Не понимаете? — Роттердрах кивнул, но его гипертрофированные мышцы и искажённые кости сделали этот жест неестественным, не вполне человеческим, — Уверяю, это уже неважно. Впрочем, если бы вы увидели всю картину целиком, как вижу её я, доступным мне зрением, вы бы вместе со мной восхитились тем, до чего причудлива судьба и какую неказистую внешность она подчас придаёт своим орудиям. Потрясающе, что в этот раз она выбрала столь невзрачную форму!

— Ф-форму? — Уилл непонимающе мотнул головой.

Может, ему не хватало всего шага для того, чтоб осознать себя частью этой картины, подумал Лэйд. А может, этот шаг давно был им сделан. Демоническая тварь, именующая себя Красным Драконом, права — это уже не имело значения. Господи, до чего паршиво всё выходит…

— Вас, мой дорогой мистер Уильям, вас. Невзрачного, неуверенного в себе сморчка, грязную накипь в кипящем чане цивилизации. Только посмотрите на себя! Безыскусный поэт и бесталанный художник. Невольный убийца и алчный искатель иллюзорных истин… Вы не похожи на рыцарский меч, который сразит чудовище, Уильям. В вас нет ни блеска стали, ни коварной остроты. Вы не меч, Уильям, но это не мешает вам быть столь же смертоносным. Вы — ядовитая колючка, которая впилась в лапу чудовища. Вы беспокоите и вызываете боль. Но знаете, что случается, если по какой-то причине ядовитую колючку не получается выдернуть?..

— Что? — спросил Уилл. Медленно и покорно, словно был заворожён этим голосом.

Багровые губы Роттердраха, похожие на клочья сырого мяса, растянулись в ухмылке.

— Заражение крови и смерть. Медленная мучительная смерть.

* * *

— Вы хотите убить Новый Бангор?

Уилл спросил это недоверчиво, как ребёнок, спрашивающий, можно ли разбить солнце, бросив в него камень.

Красный Дракон клацнул зубами.

— Да, мистер Уильям. Я хочу убить Новый Бангор. Наверно, это единственное, что ещё может доставить мне удовольствие. Зрелище того, как эта тварь умирает в мучениях. Как её невидимое тело, наделённое исполинской мощью, сокрушает само себя, в неконтролируемых судорогах ломая кости и разрывая мышцы. Как впрыснутые в кровь яды и токсины разъедают его изнутри.

Роттердрах сделал несколько резких шагов по комнате и от каждого его шага на стене вздрагивали выпотрошенные куклы, прежние гости «Ржавой Шпоры».

— Я не знаю, на что будет похоже это зрелище, но я знаю, что это будет нечто величественное, невероятное. Нечто такое, по сравнению с чем гибель Помпеи в пламени вулкана будет выглядеть не более драматично, чем гибель муравейника, залитого кипящим варом. Это будет… Господи, я не хочу пропустить ни одного мгновения, ни одной нотки, ни одного крика! Это будет Гибель Богов, но тысячекратно более пронзительная, волнующая и сокрушительная, чем мог вообразить Вагнер. Это будет гибель одного-единственного бога, тирана материи и пространства, рабовладельца человеческих душ, диктатора и садиста. Никому из ныне живущих или живших прежде не суждено было увидеть ничего подобного! Вообразите себе его агонию прямо на божественном ложе, его муки, в пламени которых возникают и плавятся миры, его метущуюся предсмертную ярость, растворяющую молекулярные связи и превращающую всё сущее в серый тлен…

Роттердрах говорил упоённо, до хруста стиснув кулаки, и Лэйду казалось, что исполинское алое тело дрожит от переполнявшей его страсти, клокочущей, точно в огромном котле.