— У вас нет оснований принимать в штыки следователя, — изумляется Пал Палыч.
— Можете записать в протокольчик, что я вас… обожаю! — Это звучит не лучше, чем оскорбление.
— В подобном стиле намерены разговаривать и дальше? — холодно, но с любопытством наблюдает его Пал Палыч.
Подкидин молчит.
— Если вы отказываетесь защищаться от наших подозрений… — Пал Палыч делает выжидательную паузу, но, не дождавшись ни слова, договаривает: — тогда нам остается вас изобличать.
— Дав-вай-те! Изобличайте! Горю нетерпением!
Что испытывает Подкидин на самом деле, выкрикивая эти рваные фразы, неведомо, но выглядит он донельзя развязно и нагло.
Вероника Антоновна Былова в волнении ведет крайне важный для нее разговор с бывшей женой сына.
— Да, — горячо говорит Вероника Антоновна, — да, я боялась гор! Какая мать не боялась бы, Стелла? Особенно после той трагедии. Колю и Дашеньку Апрелеву я любила как родных. Такие были чистые, счастливые! Помнишь, как Дашенька чудесно смеялась?
— Помню, — с едкой горечью произносит Стелла. — А Коля был хирург божией милостью. Он мог бы спасти сотни людей.
— Да, смерть не выбирает. Невыносимо знать, что Коля с Дашенькой погибли!.. А Марик был рядом, его чудом миновало! Я до сих пор боюсь, что он не устоит и опять пойдет «покорять вершины»!
— Не бойтесь, не пойдет, — с презрением к Марату произносит Стелла.
— Но ты же ходишь?
— Я — да.
— Стелла, — приближается Вероника Антоновна к главному, — он винит меня в том, что вы разошлись!
— Вас? К вам я не имею претензий, — бесстрастно возражает Стелла.
— Но если все-таки я была неправа перед тобой… в чем-то… то по неведению, по недомыслию…
Сказано столь искренне, что Стелла смягчается.
— Вероника Антоновна, разве мы когда вздорили? Зачем этот покаянный тон? Со мной вы были ласковы и терпеливы. Я же не умела простых вещей. Норовила все состряпать из консервов и крупы. Словом, не подарок в дом.
— О, ты очень скоро научилась, дружочек!
— Положим, не скоро, но научили меня вы. Как-то ухитрились между гастролями.
Подобие прежней близости объединяет женщин, и Вероника Антоновна приободряется.
— Знаешь, даже когда ты замороженная, как ледник, я могу с тобой разговаривать… Стоит заговорить с Мариком — и сразу… глупею, что ли? Чувствую, что надо бы иначе, но слова пропадают, мысли пропадают.
Стелла понемногу отворачивает от нее вновь каменеющее лицо.
— Послушай, недавно он вдруг… ты ведь знаешь, как он владеет собой, а тут — больно вспомнить — вдруг с такой горечью о вашем разрыве… С таким сожалением! Стелла, он любит тебя! У него нет другой, и ты не замужем. Вернись к нам, Стелла!
Та ожидала чего угодно, только не призыва в лоно семьи. Однако недоумение ее проступает словно из-под слоя льда.
— Марата я вычеркнула из жизни.
— Но ты же пришла… я попросила — и ты пришла!
— Атавизм: реакция на крик из-под трамвая. Кидаешься, хотя известно, что нужна реанимация.
— Это… случайное сравнение?.. Кому нужна реанимация? Марику?
— Не суть важно.
— Не уклоняйся. Ты всегда козыряла прямотой. Я хочу откровенности! Марику — реанимация? Почему? Он не умирает! Что ты думаешь о Марике? — Вероника Антоновна повышает и повышает голос и даже ногой напоследок топает. И у Стеллы вырывается:
— Марат — это лопнувший супермен. Его уже нет, не существует!
— Бог мой, опомнись! Нет, в тебе просто говорит оскорбленная женщина. Как это он не существует?! Не знаю, из-за чего вы разошлись, у тебя характер ой-ой, а может, и Марик поступил неладно, допускаю, но нельзя же хоронить заживо! Он яркий, гордый, одаренный человек, у него блестящее будущее! Бывает эгоистичен, согласна, но в корне — хороший! Одно то, что ради моего покоя пожертвовал альпинизмом и всеми друзьями…
— Пожертвовал ради вас? Забавно!
— Забавно? Стыдись!
Помолчав, Стелла унимает раздражение:
— Простите, Вероника Антоновна! Зря я, не обращайте внимания.
— Твои слова… Понятно, что сгоряча, но он действительно какой-то опустошенный. Нерадостный. Бедный мой мальчик!.. Что мне делать, Стелла? Посоветуй что-нибудь, ты умная!
— Мне нечего советовать.
— Тогда хоть расскажи попросту, без реанимаций, что у вас произошло? Почему он изменился?
— Не могу…
— Что же, тогда извини, что побеспокоила! — С неостывшей обидой Вероника Антоновна провожает Стеллу к двери в прихожую и видит входящих в квартиру Марата и Барсукова.
Встреча со Стеллой — неожиданная и болезненно неприятная для Марата.
— Добрый вечер, — бормочет он и скрывается в своей комнате.
Приотставший Барсуков засмотрелся на Стеллу и, заметив, что она потянулась к вешалке за курткой, бросается помочь.
— Разрешите?
— Благодарю.
Только всего и сказано, но вот уже Стелла коротко простилась с хозяйкой, вот хлопнула за ней дверь, а Барсуков все стоит в передней, и лишь окрик Марата сдвигает его с места.
— Марат, кто она? — первым делом интересуется Барсуков.
Марат смотрит в пространство.
— Это к матери… Так на чем мы остановились?
Оба не сразу могут вспомнить, потому что думают о Стелле — каждый свое.
— Кажется, по поводу прежней работы… инженер-испытатель…