Бумеранг, или Австралия вновь открытая

Сидней — крупнейший город страны, но Мельбурн, его извечный соперник, уже дышит ему в затылок. Как это обычно в таких случаях бывает, восемь статистических выкладок дали мне восемь различных цифр. Похоже все же, что в Сиднее живет что-то около 2 миллионов 250 тысяч жителей, в Мельбурне же — чуть больше 2 миллионов.

Ну что ж, скажете вы, почти одно и то же. Пусть себе Сидней говорит (он это и делает), что он «самый крупный город в Австралии», тем более что Мельбурн и не оспаривает столь почетное право. Но дело, однако, в том, что Мельбурн и не подтверждает сиднеевский приоритет. Сколько ни ищите, вы нигде не увидите, что Мельбурн «второй по величине город Австралии». Ничего подобного! Вся литература, изданная в Мельбурне, сообщает, что он «один из двух крупнейших городов Австралии». Стоит также добавить, что Сидней и Мельбурн, сговорившись, утверждают, что в них живет больше трети населения страны.

Сидней — сугубо австралийский город, со своей индивидуальностью и своими особыми прилетами. Одновременно это ужасно европейский город. И вообще город-космополит. Он суетится, спешит, он волнуется, и это оживление делает его удивительно привлекательным. Но в самом городе не так уж много достойных внимания объектов, а историей там вообще не пахнет. На небольшой карте достопримечательностей Сиднея шестое порядковое место (после некоторых государственных зданий, картинной галереи, ботанического сада и здания информационного центра) по праву занимает стоянка машин. Я понимаю, что осмотр комплекса государственных зданий — дело вкуса, что информационный центр одним понравится больше, другим меньше, но, скажите мне на милость, какой сумасшедший турист поедет за тридевять земель, чтобы полюбоваться видом стоянки машин?!

Пройдитесь по Сиднею и вокруг Сиднея — и вы увидите, до какой степени все здесь заимствовано у Лондона. Вы обнаружите здесь Гайд‑парк, Бэйс‑уотер, Паддингтон, Кенсингтон, Кинг-кросс. А рядом — аборигенное: Ваттамолла, Парраматта, Воллонгонг, Ку‑Ринг‑Гай. И тут же европейское: один из пригородов носит всем на удивление название департамента во Франции — Воклюз.

Мне все уши прожужжали о Кинг‑кроссе — сердце города, его гордости и самом убедительном доказательстве его космополитизма. В Сиднее это не железнодорожный вокзал, как его лондонский тезка, а Пиккадилли-сёркус, Челси и Сохо, скрученные в единое целое[3]. Однако единственное, в чем я готов поддержать репутацию Кинг- кросса, так это обилие ресторанов, и только. Я направлялся туда с великими надеждами найти безудержное веселье, шум буйной толпы и, может, даже чуточку аморальности, способной вызвать искру праведного авторского негодования. Ничего похожего! Быть может, я попал туда не в тот день, но весь район был потрясающе безжизненным. Унылый вид оживляли лишь кучки американских туристов, искавших то же, что и я.

И когда я уже собирался покинуть Кинг‑кросс, на вымершей улице появился одинокий бородатый и босоногий мужчина. Был он печален и одинок. Был он похож на человека, взвалившего на себя непосильную ношу — поддерживать всемирно, известную репутацию самого лихого и эксцентричного района города, репутацию, в которую сам он давно уже не верил. Мне этот человек понравился — он выглядел человеком долга, сознательно исполняющим неприятное ему дело.

Сидней задумал построить собственную оперу. Начинанию суждено было стать одним из величайших строительных скандалов нашего века. Вот суть дела. Датский архитектор Й. Утзон, чей проект получил на конкурсе первую премию, начал строить здание оперного театра, стоимость которого, по представлению правительства, должна была равняться 3 миллионам фунтов стерлингов.

То, что последовало дальше, — просто-напросто очередное доказательство некоммуникабельности, существующей между бюрократами-чиновниками и вдохновенными художниками. Министр общественных работ штата Новый Южный Уэльс был почему-то потрясен, когда узнал, что вместо 3 миллионов. предстоит затратить 30 миллионов.

При этом по-прежнему оставался открытым вопрос о том, когда же в здании зазвучат первые оперные мелодии (и сколько денег потребуется еще). На все это архитектор и его друзья по искусству отвечали, что новое здание — детище гения (что соответствует истине), не просто прекраснейшее и оригинальнейшее архитектурное сооружение второй половины столетия — а может, и всего столетия, — но еще и сооружение новаторское, экспериментальное. Разве возможно делать какие-то арифметические подсчеты того, что еще никто и никогда не делал?! В конце концов они ведь строят не какое-нибудь там правительственное здание!