Бумеранг: Как из развитой страны превратиться в страну третьего мира

Затем он дает мне тот же обзор немецких банков, который я услышу от полдюжины других рассказчиков. В Германии, в отличие от Америки, банки в основном не частные. Большинство банков либо полностью субсидируются государством, либо представляют собой небольшие сберегательные кооперативы. Основанные в 1870-е гг. Commerzbank, Dresdner Bank и Deutsche Bank являются единственными крупными частными банками Германии. В 2009 г. Commerzbank купил Dresdner. Оказалось, что оба банка обременены проблемными активами, поэтому объединенный банк нуждался в государственной помощи. «Мы не та нация, которая торгует за свой счет», — говорит Мюллер, который довольно быстро доходит до сути банковский проблем Германии. Немецкие банки никогда не помышляли о рискованных делах. Банковское дело, осуществляемое на немецкий манер, олицетворяет не столько свободное предпринимательство, сколько коммунальное предприятие. «С какой стати платить 20 млн 32-летнему трейдеру? — задает Мюллер риторический вопрос. — Он пользуется офисными площадями, информационными технологиями, визитной карточкой с именем первоклассной компании. Если я заберу у него визитку, парню, возможно, останется только торговать хотдогами». Этот человек представляет собой эквивалент главы таких банков, как Bank of America или Citigroup. И он решительно возражает против утверждения, что банкиры должны зарабатывать огромные суммы.

Вдобавок он рассказывает мне, почему текущий финансовый кризис так изменил точку зрения немецкого банкира на финансовую сферу. В начале 1970-х, когда он пришел в Commerzbank, банк открыл первое за всю историю отделение немецкого банка в Нью-Йорке, и он пошел туда работать. У него немного затуманиваются глаза, когда он рассказывает истории об американцах, с которыми тогда занимался бизнесом. Одна из историй повествует об американском инвестиционном банкире, который по оплошности сорвал сделку с ним. Так вот, тот находит его и вручает конверт с 75 штуками баксов со словами, что у него не было намерения нагреть немецкий банк на этой сделке. «Вы должны понять, — многозначительно говорит он, — как тогда формировалось мое мнение об американцах». Но за последние несколько лет, добавляет он, это мнение изменилось. Я чувствую его ощущение потери.

— Сколько вы потеряли на низкокачественных кредитах? — спрашиваю я.

— Не скажу, — отвечает он.

Он смеется, потом продолжает: «За 40 лет мы ни на чем не потеряли ни единого пенни и имели рейтинг самого надежного финансового института. Мы перестали формировать портфель низкокачественных кредитов в 2006 г. Я начал подозревать, что с вашим рынком происходит что-то не то. Но я не предполагал, что он окончательно рухнет». Он помолчал. «Для меня это было открытием. Я верил, что в Нью-Йорке самый лучший контроль над банковской системой. Я считал работу Федеральной резервной системы и Комиссии по ценным бумагам и биржам непревзойденной. Я никогда бы не подумал, что инвестиционные банкиры в электронной переписке будут говорить, что они продают…» Снова наступает пауза. Он решает, что не следует говорить «дерьмо» и заканчивает словом «грязь». «По большому счету, для меня это стало самым большим разочарованием в профессиональной сфере, — говорит он. — Слишком проамерикански я был настроен. И у меня был определенный набор американских ценностей».

Если глобальная финансовая система и была предназначена для сближения заемщиков и кредиторов, то за последние несколько десятков лет она тоже претерпела изменения, став инструментом максимального роста столкновений между сильными и слабыми и пособником эксплуатации одних другими. Чрезвычайно находчивые трейдеры из инвестиционных банков с Уолл-стрит придумывают крайне нечестные, дьявольски сложные инструменты и отправляют своих торговых агентов прочесывать мир в надежде выискать какого-нибудь идиота, который согласится купить их. В годы бума безумное число таких идиотов отыскалось в Германии. Как сообщил мне Аарон Кирхфельд, репортер новостного агентства Bloomberg News во Франкфурте: «Бывало, разговариваешь с инвестиционным банкиром из Нью-Йорка, и он говорит: “Никто ни в жизнь не купит эту хрень. Ой. Подождите. Landesbanks купит!”» Когда банк Morgan Stanley сконструировал чрезвычайно сложные дефолтные свопы так, чтобы обеспечить им стопроцентный провал и дать указание своим трейдерам ставить против них, покупателем оказался немец. Когда Goldman Sachs помог управляющему нью-йоркского хедж-фонда Джону Полсону создать провальную облигацию, чтобы ставить против нее, покупателем с той стороны оказался немецкий банк IKB. IKB, так же как и другой знаменитый дурак за покерным столом на Уолл-стрит, WestLB, находится в Дюссельдорфе — вот почему, спрашивая где-то в июне 2007 г. хитроумного трейдера по низкокачественным ипотечным облигациям с Уолл-стрит о том, кто все еще покупает его хрень, можно было получить простой ответ: «Глупые немцы из Дюссельдорфа».