Бунгало Сатаны, или Наследие Ангелов

- Здесь все мой дедушка сделал своими руками, он хотел, чтобы его окружали вещи, которые он сам создал, в которые он вложил душу и умение. Всю мебель делал он, а картины рисовала его мама, моя прабабушка Элизабет Поттер, так как дерево он выбрал темных тонов, то и картины было решено создать подстать мебели. Знаешь, моя прабабушка великолепно рисовала волшебные портреты. К ней записывались в очередь на года вперед, так как рисовала она медленно и только для своего удовольствия. А, учитывая, что это сам по себе очень трудоемкий процесс, то один небольшой портрет или пейзаж она создавала где-то полгода. Но от желающих все равно не было отбоя. Кстати, она рисовала и твоего деда, когда он был еще ребенком. Я узнал об этом из этого же альбома, - Гарри указал на тяжелую старинную книгу в переплете из драконьей кожи. - Твоя прабабушка оставила очень теплый отзыв о ее работе. К тому же они очень были дружны и близки - Элизабет Поттер и Мелисса Малфой учились на одном курсе в Шармбатоне. Так что у тебя в поместье есть работа подписанная ее именем, - в голосе Гарри слышалась неподдельная гордость за свою семью, пусть даже он никогда ее не видел. Драко вспомнил этот портрет. На нем совсем еще маленький Эдгар Малфой сидел на зеленой полянке и вокруг него летали огромные бабочки, изредка садясь на голову или даже носик малыша, заставляя того счастливо хохотать. От этого портрета веяло такой любовью и заботой, таким теплом и светом, что Драко становилось немного завидно - этого малыша явно любили и баловали. Как же получилось, что, повзрослев, этот милый ребенок не смог передать ничего из того тепла и нежности своему сыну - Люциусу? Почему у Драко всегда перехватывало дыхание и сдавливало горло при мысли, что в семье Малфой, оказывается, умели любить? Этот портрет висел в дальнем уголке семейной библиотеке, чтобы при взгляде на него не начинало щемить сердце от дикого сожаления и тоски по несостоявшейся ласке и любви, заботе и внимании…

Тут их разговор прервал маленький ушастый ураган по имени Минки. Она, радостная, что хозяин решил перекусить, навалила на поднос тарелки с бутербродами, фруктами и орешками, не говоря уже о кофейнике. Гарри за столом нахмурился, но в его животе предательски заурчало и он, смягчившись на своеволие домовихи, разрешил ей оставить поднос на столе. Минки мигом сменила пепельницу, укоризненно покачав головой и пробормотав что-то вроде: «Кричера на вас нету!», щелкнула длинными, узловатыми пальцами удалив из комнаты весь дым и, задрав голову с трепыхающимися позади нее ушами, гордо удалилась из кабинета. Гарри посмотрел ей вслед и тепло улыбнулся. Пока тот ел, Драко спросил у своего Гарри, как получилось так, что они попали в воспоминания даже не воспользовавшись мыслесливом, а если еще и учесть запахи, что само по себе просто невероятно, то создавалось полноценное ощущение присутствия.

- Я обнаружил, что могу проваливаться в мысли любых людей меня окружающих и подумал, что смогу и тебя пригласить в свои воспоминания. А, так как я все это переживал лично, то все запахи и ощущения сохранились. Мне даже думается, что, когда я сейчас поем и выйду на балкон, то мы сможем съесть по бутерброду или яблоку, правда это будет понарошку и от этого прошлое не изменится, но вкус и временную сытость мы почувствуем.

Драко во все глаза смотрел на Гарри. Какие еще силы ему подвластны? Есть ли у него предел возможностей? Подумать только: съесть бутерброд, запечатленный в памяти годы назад! Это противоречит любым законам волшебства и даже элементарной физики! Что ни минута, проведенная с ним, так новая неожиданность! «Он никогда не перестанет меня удивлять!» - подумал Драко.

Тут Гарри встал из-за стола и потянулся, похрустывая суставами, разминая затекшее тело. Достал палочку из кармана и одним жестом приказал раздвинуться портьерам, еще одно заклинание и защелкали, сдвигаясь, ставни, в комнату хлынул ослепительный, после темноты, свет. Еще раз потянувшись и сделав пару резких движений корпусом, Гарри прошел мимо своих «гостей» к балконной двери, прятавшейся за одной из портьер. Открыл дверь и вышел на широкий полукруглый балкон. Облокотился на каменные перила и, зажмурив усталые глаза, подставил лицо солнцу, как раз выглянувшему из-за легких кудрявых облаков. Встряхнув отрастающей шевелюрой, заклинанием призвал очки, лежащие на столе в кабинете, и оглядел свои угодья.