Бунин, Дзержинский и Я

– Я видела афишу, Саша. Странный репертуар, по-моему. Они привезли «Врагов» Горького, какого-то Тренева. С трудом сообразила, что Любовь Яровая – это имя и фамилия героини. Не смейся. Но звучно, что-то о ярости говорит. И – ничего себе! – поставили «Анну Каренину»!

– Инсценировка романа. Но согласись, идея замечательная. Как раньше никому не пришло в голову исполнить такой сюжет?

– Но сыграть Каренину… Это огромный риск для актрисы. Хорошо бы увидеть, – как-то странно сказала Лидия Стахиевна.

Глава 29

Оставаясь одна, Лидия Стахиевна грустно думала: что же они Чехова не привезли? Но она не могла при этом с уверенностью сказать, что хотела бы увидеть на сцене и как бы снова пережить собственную давнюю жизнь, особенно «Чайку», с канувшими в Лету разговорами вокруг пьесы.

Если сознаться честно, она никого не хотела видеть, не только потому, что постарела, подурнела и была больна. У нее всегда было ощущение, что с МХТ связаны все ее несчастья. Провал «Чайки» в Петербурге был предзнаменованием будущих бед. Она помнила ту жуткую премьеру: странный гул в зале, смех, ропот, враждебное, неприятное возмущение, свист, хохот публики, тонкие усмешки и реплики: «Выскочка, таганрогский провинциал, зазнался, пора урезонить…» Конечно, смеялись над автором и пьесой. Но и ей хотелось спрятаться, исчезнуть. Так много было разговоров о ее романе с Потапенко, так искали сходство с ней в Нине Заречной и с Потапенко в Треплеве, что ей казалось, что вся она со своей жизнью выставлена на осмеяние. Знали бы, где она спряталась в театральном полумраке, показывали бы пальцем, оглядывались. Еще один сюжет для небольшого рассказа: дама, попавшая в пьесу известного беллетриста…

А ведь Немирович защитил ее однажды, сказав безапелляционно: «Назвали девушку, якобы послужившую моделью для Нины Заречной, приятельницу сестры Антона Павловича. Но и здесь черты сходства случайны. Таких девушек в те времена было так много…» Вот именно!

И сколько бы Санин ни звал ее на новые удивительные трактовки – бытовые или экзистенциальные, – она не хотела смотреть «Чайку».

Глава 30

Санин заехал за ней вечером, чтобы отправиться в театр. Лидия Стахиевна была не одета.

– Хаосенька, милый, что же ты?

– Я не поеду. Не хочу никого видеть.

Он онемел. Он не мог что-либо сказать. Бедный! Он ждал радости, воспоминаний, объятий, дружеских слов, счастливых слез – пятнадцать лет они не были в России!

На глазах Санина показались слезы. А Лидия Стахиевна вынесла из соседней комнаты небольшой, в тонком бумажном кружеве цветочный горшок с нежно-розовым гиацинтом.

– Это Тарасовой. Он ей напомнит детство, весну, Пасху. Пусть ей все видится в розовом свете. Она любит гиацинты. Видишь, и я знаю кое-что о советской Анне Карениной.

Лидия Стахиевна поцеловала мужа и проводила за дверь.

– Ну что там? Как? – спрашивала она мужа после спектаклей.

– Тарасова мне понравилась, – говорил он не без обиды на жену, оставившую его в театральном одиночестве. – Есть красота, стать и благородство. Но все немного помпезно, высокопарно. Ну, это если применительно к Художественному, где всегда стремились к мягкой естественности. Знаешь, позавидовал тому, как сделана массовая сцена в картине «Скачки». В хорошем МХАТовском духе. Трибуны, движение на них, щебет дам, все глаза направлены на бег лошадей – это как бы край амфитеатра. Вдруг падение Вронского – общий испуг, потом взгляд на Анну и затем на спину Каренина, уводящего со скачек Анну. Чудо, как хорошо. Нервно, живо, достоверно. И при очень красивых декорациях. Ты знаешь, Лидочка, мне кажется, мы видели Тарасову в фильме по пьесе Островского «Гроза». Она играла Катерину. Не помню, где это было, – в Венеции, Париже или Лондоне. Во всяком случае, итальянцы были в восторге. Они любят эмоции.

– Красивая?

– Ты лучше. Но и она хороша. Особенно глаза, взгляд, что-то трагическое. Иногда строгое. Но очень русское. Она и в горьковской пьесе на месте. Ну, там вообще прекрасный ансамбль: Качалов, Книппер, Хмелев, Болдуман.

– А «Любовь Яровая»? – Лидия Стахиевна улыбнулась.

– Мне кажется, милая Лидуша, зрители не столько пьесу смотрят, сколько спорят о политике. Каждый о своем: революция – страшная полоса препятствий… Знаешь, у этой обласканной советской властью и почитаемой Тарасовой есть сестра, здесь, в Париже. Работает официанткой, а муж – шофер… Стал им. Живут в микроскопической квартирке, а примадонна – в Глинищевском переулке – помнишь его? – в огромном актерском доме с отличными квартирами.

Жаль, ты спектакля не посмотрела. Ты у меня ведь лучший рецензент!

– Я увижусь с Ниной Литовцевой. Она придет ко мне, – тихо сказала Лидия Стахиевна.

«А Вася Качалов?» – хотел спросить Санин о муже Литовцевой и друге их семьи. Но посмотрел на свою измученную болезнью Лиду и ничего не спросил.

Нина Николаевна Литовцева пришла где-то часов в пять. В тот день она была совершенно свободна. Купила странный букет из астр и георгинов – в тон начинавшейся в Париже осени и напоминавший дачные палисадники в Подмосковье.