Бунин и Набоков. История соперничества

Однако обратимся к весне и лету 1926 года – времени публикации первого романа Набокова «Машенька». Это апогей бунинского периода в творчестве Набокова. В апреле 1926 года в брюссельском журнале «Благонамеренный» появляется рецензия на «Машеньку», подписанная инициалом А. Ее автор, Дмитрий Шаховской, будущий Иоанн, архиепископ Сан-Францисский и Западно-Американский, дает следующую оценку влияния Бунина на Набокова: «“Типы” Сирину не вполне удались (кроме, пожалуй, самой Машеньки, которая живет за кулисами романа), но это хорошо, что не удались. Здесь Сирин отходит от Бунина, которому следовал в насыщенности описаний, и идет в сторону Достоевского. Нам кажется, что это правильный путь в данном случае»[91]. 16 июля 1926 года, прочитав очередную книгу парижского журнала «Современные записки», где соседствовали рассказ Бунина «Солнечный удар», начало романа «Заговор» Алданова и «Джон Боттом» Ходасевича, Набоков пишет жене: «В “Современных записках” великолепный рассказ Бунина и недурной отрывок из многологии Алданова. Есть тоже очаровательная баллада Ходасевича»[92]. Оценки расставлены молодым Набоковым точно и безоговорочно. В июне 1926 года Набоков отправил Бунину экземпляр своего первого романа с трепетной надписью (илл. 1):

Глубокоуважаемый и дорогой Иван Алексеевич,

мне и радостно и страшно посылать вам мою первую книгу. Не судите меня слишком строго, прошу вас.

Всей душой ваш

В. Набоков

Берлин V-26[93]

В письме жене от 18 июля 1926 года Набоков обнаруживает нетерпение: «Жду ответов из-за границы от Бунина, <Дмитрия> Шаховского, де Калри <кембриджский однокашник Набокова Robert de Calry>, – до сих пор ни один из них не ответил. Да, еще – от Дяди Кости <Константина Набокова>»[94]. Ответа Бунина либо не последовало – или же он не сохранился. В подаренном Бунину экземпляре «Машеньки» сохранилось одно замечание: «Ах, как плохо!»[95] Замечание написано рукой Бунина в 8-й главе романа на полях возле следующего абзаца: «Это было не просто воспоминание, а жизнь, гораздо действительнее, гораздо “интенсивнее” – как пишут в газетах, – чем жизнь его берлинской тени. Это был удивительный роман, развивающийся с подлинной, нежной осторожностью» (Набоков РСС 2: 85 ср. Набоков 1990 1:73). Бунин часто судил о литературе по словесному изяществу, которое он считал мерилом мастерства писателя. Резко отрицательное замечание было, по-видимому, вызвано употреблением прилагательных «интенсивный» и «удивительный». Хотя оба прилагательных употреблены Набоковым в ироническом ключе, их выбор мог показаться Бунину стилистически неудачным.

Роман «Машенька» был назван самым «бунинским» во всей прозе Набокова – и в этом есть доля истины[96]. Вера Бунина, которая предпочитала «Машеньку» всем последующим романам Набокова, вспоминала уже после войны, что Бунину первый его роман понравился[97]. Это так и не так. «Машенька» не произвела на Бунина сильного впечатления, не взбудоражила Бунина – как, собственно, она не взбудоражила и ведущих критиков и литературоведов в эмиграции. Константин Мочульский, будущий биограф Достоевского и Блока, писал в рецензии: «В этих идиллических описаниях есть гладкость, даже умение. Читая их, припоминаешь и Тургенева, и Бунина. Здесь особенно чувствуется большая литературная культура автора, мешающая ему найти свой собственный стиль»[98]. Только после публикации в парижских изданиях романов «Защита Лужина» (1929–1930) и «Подвиг» (1931–1932), а также таких первоклассных рассказов, как «Пильграм» (1930) и «Совершенство» (1932), Бунин стал проявлять к Набокову живой (и болезненный) интерес. Записи Веры Буниной, окрашенные ее собственным меняющимся отношением к Набокову, дополняют многое из того, что осталось за полями переписки писателей и их собственных воспоминаний и высказываний друг о друге. 17 сентября 1929 года Бунина замечает по поводу «Защиты Лужина»:

Ян читал главу из романа Сирина. <…> Сирин – человек культурный и серьезно относящийся к своим писаниям. Я еще не чувствую размаха его таланта, но мастерство уже большое. Он, конечно, читал и Пруста, и других современных писателей, я уже не говорю о классиках и все в подлиннике. Великое счастье быть как дома в 4 государствах[99].