Бунин и Набоков. История соперничества

О Сирине: – Очень приятный и жена его евреечка, образованная, знает языки, дактилографка, очень мила, тонкое еврейское лицо. Но мне кажется, он весь тут, а что за талантом, неизвестно… и есть ли что-нибудь за ним? <…> Немецкого языка не знает, не любит и немецкой литературы, не любит и немцев. Хочется переехать в Париж. <…> И подумайте, ведь его отец спас Милюкова, а «Последние новости» не могут дать ему тысячу франков фиксу или печатать ежемесячно на эту сумму. – А какой у него вид? – спросил Ян. – На отца не похож. Тот был барин, а здесь очень чувствуется вырождение… – Это Рукавишниковская кровь подпортила, – заметила я, – ведь мать его <Е. И. Набокова> рожденная Рукавишникова, очень нервная истерическая женщина, как говорят. – А долго ли вы у него сидели? – спросила Галя <Г. Кузнецова>, – и чем он угощал вас. – Сидел я у него долго. Пришел часов в пять и ушел в десять. Ужинал с ними. Яйца, ветчина, по-студенчески. Пил чай. – А что он говорил о литературе? – Хвалил <Антония> Ладинского… – Это дурно, – заметил Ян. – Вас, Иван Алексеевич, обожает. Провели мы вечер очень приятно. Показывал и бабочек. Он влюблен в них[127].

20 марта 1931 года Бунина делится впечатлениями о разговоре с философом и литературным критиком Федором Степуном: «Как-то вечером у нас был Степун, много говорил, как всегда. <…> Очень хвалил Андрея Белого. <…> Хвалил очень “Тургенева” Зайцева… да еще Сирина. Опять бранил Алданова. <…> Зато Гиппиус – “очень талантлива в стихах”. Ян почти все время ему возражал»[128]. 27 мая 1931 года Фондаминский писал Вишняку: «Сирин превосходен (Ив. Ал. находит его роман первоклассным), но недостаточно занятен»[129].

В мае 1931 года в благодарственном письме Набокова в ответ на присланные Буниным недавно вышедшие книги – «Божье древо» и «Тень птицы» – к радости примешивается сожаление:

Дорогой Иван Алексеевич,

сердечно благодарю вас за обе ваши книг – «Божье Древо»[130] и «Тень Птицы»[131]. Прочитал первую с тем особенным, трудно определимым наслажденьем, которое вы один умеете так щедро давать читателю, и только что приступил ко второй – сулящей не меньшую радость. Позвольте мне посетовать лишь на то, что ни на той, ни на другой не было надписи – живого следа вашей руки.

Примите уверения в искреннем моем уважении и любви

В. Набоков[132]

На конец 1931 года писатели намечали встречу в Париже. В письме от 30 октября 1931 года Набоков уверял Бунина:

30-X-31 Берлин

Дорогой Иван Алексеевич,

я кажется так и сделаю! Надеюсь, что через месяц буду уже набивать чемодан.

Меня очень тронуло и оживило ваше прелестное письмо; жена благодарит вас за милые слова о ней.

Мне страшно и весело будет встретиться с вами.

Крепко жму вашу руку душевно вам преданный

В. Набоков[133]

Поездка Набокова в Париж была отложена до 1932 года, Бунин уехал на юг, и в этот раз в Париже писатели не увиделись. В Париже они увидятся лишь в 1936 году, а первая их встреча произойдет в Берлине в 1933-м.

Глава 2 «Обида»