Бункер. Смена

Пока она искала в столе ручку и чернила, Миссия взглянул на настенные часы. Скоро из коридоров послышатся детская болтовня и хлопанье шкафчиков. Он терпеливо ждал, пока она писала, разглядывая старые плакаты и лозунги на стенах. «Мотиваторы», как их любила называть миссис Кроу.

«Ты можешь стать кем угодно», — гласил первый, изображающий неумело нарисованных мальчика и девочку, стоящих на какой-то огромной куче. Куча была зеленой, а небо синим — совсем как в учебниках. «Не ставь преград мечтам», — значилось на втором, украшенном изящной дугой из разноцветных полос. Кроу ее тоже как-то называла, но он забыл как. И еще один знакомый плакат: «Стремись в новые места». Там на невероятно высоком дереве сидела ворона с расправленными крыльями, явно собравшаяся взлететь.

— Джеффри — это такой лысый, — пояснила она и провела рукой по седым и редким волосам.

— Знаю.

Какое странное напоминание того, как много взрослых и даже пожилых людей тоже были ее учениками. В коридоре хлопнула дверца шкафчика. Миссия вспомнил, что в его детстве эту комнату заполняли ряды маленьких парт. И еще имелись кладовочки со свернутыми матрацами для тихого часа. Каждый день они расчищали место в центре пола, отыскивали свой матрац и засыпали на нем под уже забытые песенки миссис Кроу. Миссия скучал по тем дням. Ему не хватало рассказов о Древних Временах, когда мир был полон поразительных вещей. Опершись о маленькую парту, Миссия вдруг ощутил себя таким же старым, как и миссис Кроу, невозможно далеким от своей юности.

— Отдай записку Джеффри, а потом добейся, чтобы Родни получил мое письмо. Лично от тебя, хорошо?

Он взял рюкзак и сунул письмо и записку в кармашек для почты. Об оплате он даже не упоминал, лишь на секунду устыдился, что вообще о ней подумал. Открыв рюкзак, он вспомнил о том, что принес ей и забыл отдать из-за ночной драки.

— Ой, я же вам кое-что принес с фермы. — Он достал два небольших огурца, два сладких перца и крупный помидор, слегка помятый, и выложил ей на стол. — Для ваших овощных напитков.

Миссис Кроу восторженно хлопнула в ладоши и улыбнулась.

— Нужно еще что-то принести в следующий раз, когда буду проходить мимо?

— Только себя, — сказала она и улыбнулась, по лицу ее разбежались морщинки. — Меня заботят только мои малыши. Заходи всякий раз, когда сможешь, хорошо?

Миссия сжал ее руку — на ощупь она походила на засунутую в рукав ручку от щетки.

— Обязательно. Да, вспомнил: Фрэнки просил передать вам привет.

— Мог бы и сам заходить почаще, — заметила она дрогнувшим голосом.

— Не всякий носится туда-сюда, как я. Уверен, он тоже хотел бы видеться с вами чаще.

— Все равно передай ему мои слова. И скажи, что мне не так уже и много осталось.

Миссия рассмеялся и прогнал эту мрачную мысль.

— Да вы, наверное, еще моему дедушке такое говорили, когда он был мальчиком. А еще раньше — отцу моего дедушки.

Старушка улыбнулась, словно подтверждая его правоту.

— Предскажи неизбежное, — проговорила она, — и однажды ты непременно окажешься прав.

Миссия улыбнулся. Мысль ему понравилась.

— И все же не говорили бы вы о смерти. Никому не нравится такое слушать.

— Пусть не нравится, но напомнить не мешает. — Она подняла руки. Рукава соскользнули к плечам, вновь открыв повязку на руке. — Скажи, что ты видишь, смотря на эти руки?

— Я вижу время, — буркнул Миссия, сам не зная, откуда в голове появилась эта мысль. И отвел взгляд, неожиданно обнаружив, что ее кожа смотрится гротескно. Как сморщенные картофелины, найденные глубоко в земле уже через долгое время после сбора урожая. Он возненавидел себя за то, что почувствовал такое.

— Конечно, время, — согласилась учительница. — Времени в них много. Но это еще и остатки. Я помню, что когда-то все было лучше. И надо думать о плохом, чтобы напоминать себе о хорошем.

Она еще несколько секунд разглядывала свои руки — так, словно искала в них что-то иное. И когда подняла глаза и посмотрела на Миссию, в них блестела печаль. У Миссии тоже увлажнились глаза — отчасти из-за неловкости, отчасти из-за грусти, навеянной их разговором. Он напомнил ему, что сегодня его день рождения, и от этой мысли у него перехватило горло и стало пусто в груди. Он не сомневался, что старушка знает, какой сегодня день. Она просто любила его настолько сильно, что не стала об этом говорить.

— Знаешь, я когда-то была красавицей. — Она опустила руки и сложила их на коленях. — Когда красота проходит, когда покидает тебя навсегда, ее уже больше никто и никогда не увидит.

Миссии вдруг отчаянно захотелось ее утешить. Сказать, что она до сих пор прекрасна во многом. Она умела создавать музыку. Умела рисовать — мало кто уже помнил, как это делается. Умела рождать у детей чувство, что их любят и что им ничего не угрожает, — еще одно давно забытое волшебство.

— Когда я была в твоем возрасте, — сказала она, улыбаясь, — то могла заполучить любого парня, какого хотела.